Алексей Слаповский: Серая ветка

Но я не об этом, я о том, что это самое Ванзее осталось немного моим, хотя оно немецкое, а Байкал абсолютно чужой, хоть он русский, вот какие странности.

Родины в прямом смысле слова у меня нет потому, что через три месяца после моего рождения мама с папой, лейтенантом, недавним выпускником Кемеровского высшего военного училища связи (его теперь тоже нет, расформировано), увезли меня из «точки», где он служил, в маленький южно-уральский городок, а оттуда в Казахстан, из Казахстана в Смоленск, из Смоленска в белорусский город Щучин, там отца застал распад Советского Союза, переформирование армии, у него был выбор – ехать неведомо куда в новообразованную Россию или остаться здесь и принять для себя и семьи белорусское гражданство. Он выбрал второй вариант, да и маме нравилось в Щучине, она была там заместителем главврача больницы. Потом отца, к тому времени майора, перевели в Гродно, где я закончил школу. И поехал поступать в Минск, поступил, учился, но после второго курса сорвался в Москву. Сдал экзамены в Бауманку, куда принимали с неоконченным высшим и даже высшим, не знаю, как сейчас. Потом умерла мама, отец остался один, вышел в отставку… Но это уже отдельная история. Важно то, что нигде я не успевал врасти, освоиться, ничто не успел почувствовать родиной.

Мне всегда было интересно посмотреть на то место, где я появился на свет. И восемь лет назад выбрался – это край Пензенской области, место глухое, я был без машины, поэтому пришлось добираться автобусом, а потом идти пешком, но не долго. Военстанция, как называли ее местные старухи, базировалась в поле за околицей, три или четыре вагончика, обнесенные забором.

Я пошел туда, куда они указывали, и не увидел ни вагончиков, ни забора. Вообще ничего. Пустое поле с кротовьими холмиками. Даже следов не осталось. Несколько снимков я тогда сделал, вот один из них (фото 4).

Я вернулся в село, поспрашивал, помнит ли кто военных, которые здесь находились. Никто ничего толком не сказал. Одна старуха радостно закивала: «А как жа, помню, харошия были люди, помню, солдаты, да, а как жа! Раньша тут всё была, а теперь ничего нету!»

Фото 4

Я видел, что она тоже не помнит, но хочет помнить и заодно сказать приятное незнакомому вежливому молодому человеку.

Нет этой точки.

Но село пока осталось, а ведь именно оно значится местом моего рождения. Вот въезд в него.

Фото 5

Вот улочка, где я встретил памятливую старушку (фото 6).

В конце улицы видна машина «Волга», на ней, как мне объяснила старушка, приехали к кому-то родственники «с городу».

Фото 6

А вот ее двор, куда я зашел, попросив у доброй бабушки попить:

Фото 7

Она дала мне большую кружку холодной колодезной воды и рассказала, что село когда-то было большое, богатое, а раньше еще больше и богаче – когда тут, по ее словам, «крепостная барыня жила».

– От нее и дом остался, в нем школа была, потом новую построили. А дом был харошай, его и хоть сейчас в порядок привесть можно, только кому надо? Тебе не надо?

– У меня столько денег нет.

– Это фактор! – неожиданно выразилась старуха.

Впрочем, почему неожиданно? Ей лет семьдесят пять, в советское время она была молодой, грамоту наверняка знает, радио и телевизор работали, про всякие факторы она не раз слышала.

Я захотел глянуть на бывший господский дом, она проводила.

Дом был брошен, но стенами еще крепок. Действительно, иметь бы деньги и желание, вполне можно восстановить.

Фото 8

Но я зашел внутрь и понял, что денег и желания должно быть очень много (фото 9).

Да и зачем такой дом в пустеющем, умирающем селе, вдали от нормальных дорог, включая железную? Ни охоты здесь, ни рыбалки, ни особых красот природы – лесостепная скудная местность. Об этом я сказал вслух – другими словами, помягче. Старуха возразила: