Альберт Гурулев - Росстань (сборник)

– Стой! – рявкнул Северька. Из кустов, на дорогу, – люди.

Кучер резко потянул вожжи, но в этом уже не было нужды: Григорий Эпов держал лошадей и зло визжал.

– П-попались, гады.

Казаки рванули шашки, но хлопнули выстрелы, и двое медленно стали сползать на землю, а третий, дернувшись, схватился за плечо. Четвертый, бросив шашку, поднял руки.

Японцев вязали.

– Лошадей ловите! – кричит Федька.

Японцев было трое. Два офицера и солдат. Возница равнодушно смотрел, как тащат к кустам связанных офицеров.

Про третьего – солдата, – казалось, забыли. Он без сопротивления отдал винтовку, но потом вывернулся с телеги и, быстро-быстро перебирая ногами, побежал по дороге.

– Уйдет, сволочь! Лучка – на коня! Руби его!

Лучка, не задев стремена, прыгнул на казачью лошадь, выхватил шашку. Все, даже связанные офицеры, смотрели, что будет.

Лучка взмахнул и опустил шашку. Но японец продолжал бежать. Лучка сделал круг и снова взмахнул шашкой.

– Не умеет! – взъярился Филя. – Себя и его мучает.

Через мгновение Зарубин был уже на коне и карьером летел за беглецом. Он привстал на стременах, вытянул руку вперед; пролетая мимо солдата, резко опустился в седло, рванул шашку на себя.

– До пояса, – азартно сказал казак, все еще стоящий с поднятыми руками.

– Может, с тобой так же сделать?

– Воля ваша.

– Опусти руки, – сказал ему Николай. – И сними с седла приятеля. Видишь, ранен.

– Чего ж вы за шашки хватались? – Северька строго смотрит на казаков.

– С перепугу, паря, с перепугу. Шибко вы внезапно выскочили.

– Если бы не внезапно, винтовки бы сорвали.

– Может, и сорвали бы.

– Смелый ты, – Филя закуривает трубку. – Не боишься так говорить?

– А чего бояться. Бойся не бойся – едино.

Японский офицер, старший по званию, торопливо, с хрипотцой заговорил.

– Чего ему надо? Не пойму? – развел руками Николай.

– Его хочет умереть, – спокойно сказал второй офицер. – Харакири. Живот резать.

– Как это? – не понял Николай.

– Обычай у них, у японцев, такой, – объяснил Филя. – Сам себе живот режет.

– Сам себе? Ну уж, не выйдет.

Но японец говорил торопливо и настойчиво.

– А, хрен с тобой. Развяжите ему руки.

Много за эти годы люди смерти видели. Пообвыкли, очерствели. Потеряла смерть таинство. Какое тут таинство, если вот она, каждый день промеж людей шлындает.

Смерть разная: легкая и трудная. Легкая – это та, что в бою. Летит человек на коне, машет шашкой, кричит. Грохнется о землю, перевернется несколько раз, как тряпичная кукла, и – все. Лежит казак в степи, запрокинув голову, бродит вокруг хозяина верный конь. Ржет конь призывно и встревоженно, а хозяин не слышит и не услышит больше никогда.

Раненые умирают трудно. В муках, в тоске. Хорошо еще, если кругом свои стоят, друзья-товарищи. Вот и этот, приехавший из-за моря, не больной, не раненый, сейчас умрет. Умрет среди тех, кого приехал он убивать. Не в бою, не в азарте, сжигающем душу. Каково ему?

Федька развязал японцу руки, отвел его в сторону и услужливо подал клинок.

– На тебе, морда неумытая.

Японец снял китель, опустился на колени. Лучка отвернулся.

– Не могу. Из винтовки стреляю по людям – ничего. А так не могу. И вот того догонял. Рублю его, а меня мутит.

– Обвыкнешь, – успокоил его Филя.

Смертник обмотал носовым платком лезвие клинка, чтоб удобнее было держаться, строго, отчужденно улыбнулся и всадил конец клинка в живот.

– Вот это вояка, – восхитился Федька. – Жизнь свою не пожалел. Может, ты теперь хочешь? – спросил он второго офицера.

Тот отрицательно махнул головой.

– Значит, хочешь, чтоб расстреляли?

– Отпустим мы его, – вдруг сказал Николай.

– Пусть уходит, – обрадовался Лучка.

– А потом он в нас стрелять будет, – Эпов рассердился. – Насмотрелся поротых, вешанных.

– Я переводчик, – твердо сказал японец. – Не стреляю. Я только переводчик.

– Все вы переводчики. Нашего брата переводите.

– Да, да, – обрадовался японец, – переводчик.

– Пусть уходит, – повторил Николай.

Японцу развязали руки. Федька вывел его на дорогу, подтолкнул коленом в зад.

– Пошел.

Переводчик шел медленно, оглядывался, вздрагивал спиной, опасался выстрела. И вдруг побежал.

– Не выдержала душа.

– А с вами, голуби, что делать? – спросил Николай пленного казака.

– Японца отпустили, стал быть и нас отпустите, – бесстрашно ответил казак, поднимавший руки. – Как-никак люди свои, русские.

– Отпустим, видно, – согласился Крюков. – Только оружие заберем. Не обессудьте. А насчет своих людей… Приведись, так японец тебе родней.