Амаяк Тер-Абрамянц - Италия – Россия – Камчатка

Молодая женщина взбегает по ступенькам и становится рядом с Казановой, пока ее спутник наводит на нее снизу фотоаппарат. Женщина неожиданно закрывает собой даму-куколку и, лукаво смеясь, вкладывает свою руку в ладонь Казановы: получается, что Казанова приглашает ее, однако от этого женского смеха становится страшновато: опасно играть с Казановой, а вдруг оживет?! – Мужчина внизу фотографирует с лицом человека исполняющего мало приятное одолжение – ревность коснулась его!

Настроение легкости, веселья, праздника владеет в Венеции всеми: ни в одном городе я не видел столько улыбок и сияющих радостью глаз! Я иду по узким чистым улочкам среди сувенирных магазинчиков, перехожу по мосткам-аркам каналы с плещущейся зеленоватой водой плененной желтыми, светло-коричневыми и розовыми стенами домов – в основном они превращены сейчас в отели. Некоторые створки окон распахнуты, открывая загадочную черноту комнат. Под окнами – висячие над водой цветы: желтые, оранжевые, алые… По воде неспешно скользят гондолы с разноплеменными туристами – европейцами, японцами, индусами… нет, пожалуй, лишь негров – они продают всякие безделушки на набережных и в переулках.

И навсегда запомнилась маленькая пятилетняя девочка, чистый херувимчик, стоящая на одном из залитых солнцем перекрестков – белокожая, светлоокая, со светлыми кудряшками и блестящими на солнце слезинками на пухлых щечках, требующая что-то детское от своей мамы на по-взрослому чистом звонко-переливчатом итальянском языке, эдакий обиженный соловей, и мама ей что-то в тон отвечала. Это было так прекрасно, так мелодично в своих переливах и контрапунктах, что лица всех спешащих мимо туристов-северян с рюкзачками расплывались в неудержимых улыбках. Есть вообще что-то невероятное и даже ненормальное, что на таком красивом изыскано барочном языке можно говорить о самых обыденных вещах жизни, что на нем вправе изъясняться и поэт, и чиновник, и бандит…

Тот майский день был жарким даже для итальянцев. Я шел по площади Святого Марка, среди этой архитектурной роскоши и избыточности, которая, однако, нисколько не утомляла, среди узорчья стен, лепнины, колонн, скульптур, тяжело извивающихся на свежем ветру гигантских хвостатых знамен на флагштоках среди площади, когда с высоченной, похожей на уходящий в небеса заточенный карандаш колокольни, красно-кирпичная голая стена которой кажется здесь, среди этой роскоши неожиданно суровой, ударил колокол, еще и еще… в замкнутом пространстве площади отражаемые стенами и сливающиеся звуки приобрели дополнительную силу и протяженность: они были мощные, тугие, долгие, рычащие подобно басовым нотам органа…

Я был там, наверху, когда эти колокола уже молчали. Вместе с другими туристами обозревал город с высоты птичьего полета. – Совсем небольшое пространство, сплошь покрытое красными квадратиками черепичных крыш, за которым зеленоватая полоса моря… Боже мой! И этот маленький островок владел морями, городами, странами, воевал с империями! Ведь даже у нас, в далеком отсюда русском Крыму, в Судаке, есть крепость, которая почему-то называется генуэзской, а на самом деле – венецианская!

Наш экскурсовод, Ната, пожилая подтянутая итальянка с юмором рассказывает нам о дожах живших во дворце, одновременно служившем и тюрьмой, о венецианских графах, занимающихся сейчас на материке виноделием, чтобы получать средства на ремонт своих великолепных дворцов и сдающих эти дворцы под разные «мероприятия» (она произнесла именно это советское слово!) – свадьбы, банкеты и т. д. И, конечно, о гондольерах. Гондольером может стать по здешним законам только коренной венецианец (а их осталось пятьдесят тысяч) после строгого отбора, включающего в себя особые психотесты. Одна американка возжелала стать первой женщиной гондольером, упорно готовилась к этому не один год, прекрасно освоила управление гондолой, но ее все-таки завалили. Четыреста мостов в Венеции и четыреста гондольеров – ни больше, ни меньше. У них даже есть собственный профсоюз. Новым кандидатам приходиться ждать пока освободится место. В основном это люди молодые, лет под тридцать, но встречаются и сорока и пятидесятилетние… По ходу экскурсии Ната свободно обращается к служащим Соборов Святого Марка и Паоло э Джовани – видимо, какая-то чисто деловая информация, но буквально со второй-третьей фразы всегда возникают взаимные улыбки, вызванные какой-то шуткой, намечается легкое кружево веселья и мы идем дальше.