Анатолий Зарецкий: Odnoklassniki.ru. Неотправленные письма другу

Я успешно выдержал все экзекуции и ждал решения комиссии. К удивлению, меня забраковали. У меня оказались какие-то проблемы со зрением. Что-то вроде недостаточного цветоощущения в сумерки.

И это не лечится!

Все бы ничего, но меня тут же исключили из аэроклуба. Оказалось, из-за этой ерунды мне навсегда заказан допуск к самостоятельным полетам. Мое небо обрушилось!

Сам понимаешь, сколько одноклассников порадовалось моим «успехам».

Кулаки – слабое утешение, снова захотелось бежать!»

«Привет!

Бежать было некуда. Но и делать, что от меня требовали в выпускном классе, уже не мог. Впервые в жизни почувствовал себя никчемным, никому не нужным человеком – неудачником. Постепенно впал в состояние глубокой депрессии. Учеба пошла кувырком. Неожиданно для всех, стал твердым троечником по всем предметам.

У меня появились товарищи (друзьями их тогда можно было назвать с натяжкой, ибо нас сблизил комплекс неудачников, а связала бутылка). Мы пили прямо в классе на переменах, иногда продолжали на уроках. Все в классе замолчали. Нас вынуждены были «уважать»…

Меня спас учитель математики. И это удивительно, потому что в школе я любил лишь физику и астрономию. А тут он заявил, что уважает меня за математические способности и удивлен таким переменам в отношении к предмету. В общем, дал слово, что по его дисциплинам у меня будут только отличные отметки. Слово сдержал и даже перевыполнил: начиная со второй четверти, впервые после пятого класса стал круглым отличником. Подтянулись и товарищи. Завязалась многосторонняя дружба, причем не только за столом».

«Привет!

Вот и прошли школьные годы. Позади выпускные экзамены. Все до единого сдал на «отлично». Аттестат вышел неплохой, но без медали – все же сказалась первая четверть.

Что дальше? Авиация недоступна. Учиться, но где, а, главное, зачем? Карьера ученого – нечто абстрактное. Преподавать – не грело. Инженерную деятельность тогда просто не понимал. Устроиться на рядовую работу? Это у меня было – неинтересно, да и бесперспективно.

Все же решил поступать в университет на физико-технический, но особо не торопился.

Неожиданно встретил товарища по аэроклубу. Выяснилось, что его тоже не допустили к полетам по медицинским показателям, и он решил подавать документы в авиационный институт. При институте есть секции по всем летным направлениям, куда поступить гораздо проще. Это и сформировало мое решение.

Поступил без проблем. А 1-го сентября нас первым делом направили устраиваться на работу на авиационный завод – хрущевские эксперименты продолжались».

«Привет!

Первый курс пролетел незаметно. Посменная работа на заводе и посменная учеба в институте не давали расслабиться.

Бесцельное накопление знаний не увлекало, а вот на заводе было интересно. У меня был рабочий опыт, поэтому уже на третий день стал работать слесарем-сборщиком.

А потом был колхоз, после чего из студентов сформировали отдельный участок. Там я получил профессию слесаря-жестянщика. Появился неплохой заработок, воспринятый с энтузиазмом дома.

Освоившись, стал рационализатором. Вначале совершенствовал инструмент и приспособления, а затем добрался до техпроцессов. И когда мы с напарником стали выполнять план на 300—400%, нами заинтересовались.

Конечно, все лавры добровольно отдали мастеру, для которого стали находкой. Но и мы не остались в накладе. Нам присвоили звание Ударников коммунистического труда (тогда получить такое звание было непросто), да и наши заработки постепенно превысили 150 рублей в месяц».

«Привет!

Когда в конце лета увольнялись с завода, мастер предложил остаться. Аргумент был железный: выпускники ХАИ, во множестве работавшие на заводе, получали зарплату 120—140 рублей в месяц, а мои последние заработки уже дошли до 180—200. К тому же, в разговорах с инженерами выяснилось, что основная масса выпускников попадала на периферийные заводы, а остаться в Харькове – счастье. И это «счастье» было у меня перед глазами…

Интуитивно всегда чувствовал, что мое призвание – проектная или иная масштабная работа на уровне принятия решений. Копание во второстепенных деталях – не мое. Словом, на втором курсе вдруг стало грустно от безрадостной перспективы.

К тому же меня не приняли ни в одну летную секцию. Там уже была информация из аэроклуба. Кто постарался, догадывался. С горя еще раз прыгнул с парашютом (то был четвертый и, как оказалось, прощальный прыжок «с небес на землю»).