Владимир Горбань - Побег из Рая

– Мыло – величайшее изобретение человечества. Без него не возможен процесс карьерного роста. Без него нельзя было бы подать руки подлецу. Да и таскать на демонстрациях портреты вождей тоже.

Тюрьма по Горбачеву лила слезы постоянно. Ходить бы ему в кандалах весь свой век. Но Николай Андреевич всегда умел закончить свою мысль настолько причудливо и замысловато, что понять до конца истинный смысл его философских изысков, ни у кого не хватало ума.

– Марксистско – ленинская философия есть вершина пролетарской мысли, – часто добавлял он в завершении своих высказываний. – И человеку умственного труда, не создающего материальных благ, разным там доцентам, профессорам и академикам не подвластны глубины пролетарского материализма и крестьянской диалектики. Впрочем, если вы не согласны со мной, то напишите на эту тему две докторские диссертации!

У любого, кто слышал такую тираду умных слов, тут же плавились и закипали мозги. Да и не так прост на самом деле был Николай Андреевич при всей своей внешней простоте. Редкая его книга или публикация в научном журнале выходила без соавторства с одним из высокопоставленных аппаратчиков обкома партии, человека, ограниченного в талантах, но неограниченного в своем влиянии…

– А может пропустить нам по рюмочке? – предложил Варшавский. – Тут недалеко есть хитрый подвальчик, там готовят замечательный коктейль «Тройка». Коньяк, шампанское и водка в одном стакане. Согревает за милую душу.

– Хорошая мысль, – согласился Штормин.

И они вместе с портретом Михаила Андреевича Суслова отправились в подвальчик, за глухую деревянную дверь именуемый «Деревяшкой». В отличие от соседней «Стекляшки», входная дверь которой была наполовину из стекла.

В кафе никого не было. Штормин с Варшавским уселись за массивный дубовый стол, покрытый ажурной белой скатертью. Рядом поставили портрет Суслова. Нехотя подошла официантка. Еще молодая, но уже располневшая, обабившаяся женщина в несвежем фартуке и дурацком кокошнике на голове. Раскрасневшееся лицо, потекшая под глазами тушь, слегка уже заплетающийся язык. Она была хорошо подшофе.

– Что будем пить? – спросила она, с равнодушно рассматривая портрет Суслова.

– Четыре «Тройки», – заказал Варшавский.

– А почему четыре?

– Два дедушке, – он указал пальцем на Михаила Андреевича.

– Нормалек, – произнесла официантка и надолго исчезла куда – то за прилавок.

– Теперь мы ее час прождем, не меньше, – констатировал Штормин.

– Не будь занудой, – ответил Варшавский. – У пролетариата сегодня законный праздник. Пусть гегемон слегка расслабится. И вообще, будь проще, мы с тобой будущие слуги народа.

– Да не хотелось бы. Что это за народ, который молится на такие иконы! – Штормин ткнул пальцем в Суслова. – Архангел Михаил.

– Другого нет, – парировал Варшавский. – В Библии написано: «Всякая власть от Бога».

– Да, здорово мы разгневали Всевышнего, раз у нас такая власть!

– Ну, это еще не худший вариант.

– Да в 1937 году нас бы за такие речи расстреляли!

– Теперь совсем другие времена. Государство не гнобит свой народ. При Леониде Ильиче отпущен поводок. Люди стали покупать телевизоры, холодильники, стиральные машины. Стали жить не в едином трудовом порыве, а для себя, для семьи. Это хороший знак.

– А война в Афганистане? – Штормин перешел на больную для него тему.

– Эта война, похоже, погубит Советский Союз. Страна со слабой экономикой не выдержит такой безумной гонки вооружений.

Тут появилась официантка. Пошатываясь, она принесла на подносе четыре коктейля. Не дожидаясь приглашения, по – хозяйски уселась за стол.

– Студенты? – спросила она с каким – то легким пренебрежением.

– Так точно, – ответил Варшавский.

– Не люблю студентов!

– Почему?

– Напоят бабу вот такой бурдой, – официантка указала пальцем с облезлым маникюром на стакан с коктейлем, – а в койку потом не ведут. Она рассмеялась каким – то искусственным смехом, а потом вдруг сделалась совсем печальной.

– Меня Мариной зовут.

Студенты по очереди представились, назвав имена и фамилии.

– Штормин? – переспросила официантка недоверчиво.

– Так точно.

Владимир пристально взглянул на женщину, пытаясь понять, кого она ему напоминает. Лицо ему показалось знакомым.

– Что не нравлюсь? – воинственно спросила Марина, поправляя свой нелепый кокошник, съехавший набекрень. – Вот замуж никто не предлагает. Мне всего 27 лет, а будто старуха. Про таких разведенок, как мы в народе говорят «Я стою у ресторана, замуж поздно, сдохнуть рано».