Геннадий Кожемякин: Дважды отважный. Сборник рассказов

Ещё чьи-то голоса.

Убереги, Господи!

Суд! Позор! Позор! Суд…

– Вот, вы где спрятались! – дверь распахнулась, в дверях стояли двое военных и штатский.

– Приболел я, товарищи… – проперхал Борисыч.

– Товарищ Кузькин! Василий Борисович! Кто отличился под Прохоровкой, а?! – сиял офицер. – От имени военкома Белгородской области, полковника Литвинова, хочу поздравить Вас с медалью «За Отвагу»! Нашла, так сказать, награда героя! – офицер, широко улыбаясь, переминался посреди комнаты, с коробочкой в руках.

Борисыч приподнялся у изголовья, силясь встать… В глазах мутилось.

– Товарищ Кузькин! Плохо Вам? Воды дайте! – рявкнул офицер, обращаясь к румяному корреспонденту. – А капельки принимаете? Где ваши капельки, Василий Борисович? Может врача?

Борисыч, торопливо достал из тумбочки нитроглицерин, положил под язык. С усилием, сел на кровати. Выпростал ноги из под лоскутного одеяла. Всё не мог попасть в тапки…

– Я… Уже лучше! Не надо врача, спасибо Вам… Он торопливо проскользнул к шкафу и достал китель. Ловкий корреспондент споро помог ему облачиться.

На кителе рядом с орденом Славы, приятно звякнула медаль «За отвагу». Прицепив её, военкомовец откинул голову назад и картинно залюбовался видом наград.

– Редкое сочетание, Василий Борисович! Уж я-то разбираюсь! Вы у нас теперь – «Дважды отважный» – так говорят про тех у кого два подвига! А «Отвага» и «Слава» только за подвиг даются. Я к вам буду призывников направлять, уму разуму учиться! – офицер молодцевато покрутил ус и ещё шире улыбнулся.

– Видать, побили Вы Фрица от души, если так вас командование отметило!

– Воевал как все, – тихонько бормотал Борисыч (нестерпимо в груди жгло). – Как все я воевал. Не хуже. Нормально. Как все…

В тот же день, увезла Борисыча «скорая помощь, прямо в кителе и пижамных штанах. И домой он уже никогда не вернулся.

Литераторы пьют много. И маститые писатели – не исключение. А, пожалуй, даже, правило! Они пьют, почему то, даже больше. Конечно, нельзя утверждать, что тут есть какая то чётко прослеживаемая закономерность, но маститые, – пьют больше. Впрочем, почему именно литераторы? Лакают художники, квасят артисты и режиссёры! Не отстают скульпторы. Они пьют для того, что бы забыть… А потом, уже, что бы – вспомнить! Пьют от особенно острого, только им присущего, осознания несовершенства Вселенной.

Впрочем, и молодые журналисты, втихаря, мечтающие стать писателями, тоже пьют. Пьют, даже те, кто уже не мечтает ни о чём… Стараются не отстать и электрики и трактористы и механизаторы широкого профиля. Спортсмены. Тренеры.

Как они её пьют!? Но сейчас речь не об этом. Вернее – не совсем о том!

Вот, просто для примера! Вчера известный писатель Александр Мстиславович Шувалов, принял изрядно. Угостился он на презентации собрания собственных сочинений в пяти томах. Поэтому ему сегодня с утра очень не хотелось вставать. Как уже догадался наш прозорливый читатель, Александр Шувалов был – маститым писателем. Сильно пьющим. Причём писателем, которого уже при жизни, многие поспешили объявить классиком. Он был, в принципе, согласен с высокой оценкой своего вклада в литературу и, соответственно, вёл себя, как и полагается человеку, шагнувшему в бессмертие: носил шарфик с беретом, часто давал интервью и проводил встречи с читателями. Кроме того он старался лично отвечать на письма соотечественников. Справедливости ради, нужно отметить, что писем этих с каждым годом было всё меньше. Занималась заря качественно новой литературы! Менее качественной, но дерзкой.

– Нет уже прежнего читателя – рассуждал Шувалов, попирая скрипучие половицы своей древней дачи, новомодными сланцами. – Да и нет предпосылок для существования того читателя! Вдумчивого, благодарного, снисходительного… Читателя – с большой буквы! Попробуй, посели зеркального карпа в воду грязную! В водицу – не чистую! – горько размышлял Шувалов. – А тут ещё повсюду эта вечная суета, компьютерные книги… Эрзац! Повсюду эрзац!

Нет, были в жизни Шувалова и творческие вечера и пытливые студенты с их бойкими расспросами о личной жизни писателя… Много чего было. Но как то всё – не так.

Однажды, на одной из встреч с победителями школьной олимпиады по литературе, Александр Мстиславович рассказывал о махровой сусловской цензуре, о том как десятилетиями лежали «в цензорских столах», лучшие из его рукописей! Как «литнадзор» правил его тексты, заставляя выкидывать из них наиболее острые и злободневные куски! В самом начале этой его исповеди – проповеди, его речь прервала уверенная в себе девочка, с пытливым взглядом имени Отара Кушанашвили. По – взрослому прихватив губами дужку своих очков, она, волнуясь, затараторила: