Марина Горина - Уфринские хроники черной вороны

– Не жри, гаденыш! Урод! – Анечка метнулась к двери, оглянулась на сына. Вернулась, схватила Артурчика и бегом побежала в спальню, уложила его в кроватку, рядом со спящим мужем. Артурчик, перепуганный, молчал. В шлепках и тонком халате птицей слетела со второго этажа.

Во дворе было пусто – не успела…

Утром Анатолий спросил:

– Аня, что с тобой? Что-то случилось? – и это «Аня» – выражало крайнюю степень тревоги. Они видели друг друга насквозь, они дышали в одном ритме, эти муж и жена. С первого и до последнего дня их жизни. И понимали все они одинаково, и решения принимали тоже одинаковые. Вернее, не два одинаковых решения – а одно на двоих. Был составлен план действий. Анечка, гуляя днем с сыном, должна была поспрашивать, не знает ли кто такой женщины, и где она живет. Анатолий, после работы, решил зайти к соседу, Петровичу. Майору милиции. Должны же быть социальные службы защиты детей от таких уродов. И уголовную ответственность такие нелюди должны нести!

Поиски не дали ничего. Никто даже не слышал о бомжихе, роющейся по ночам в мусорных баках.

Городок был небольшой, выросший из рабочего поселка. Частного сектора в нем практически не было; странно, необъяснимо все это было – чтобы никто не знал Сливу? Или это было только жуткий ночной кошмар? Анечка вспоминала снова и снова; болезненная заноза сидела у нее в мозгу. Не давала покоя. Уродливая фигура, каркающий голос. Странные, нелепые движения. Леденящий ужас, какой обычно сопровождает кошмарные сны. Что-то неуловимо напоминало ей эту нереальную, жуткую сцену у мусорных баков. Анечка вспомнила: Капричос Гойи! Достала альбом, вот оно: «Когда рассветет, мы уйдем».

Анечка загрустила. Толик не мог понять, что с ней. Только чувствовал, что все очень, очень не просто. А она не могла рассказать ему, что уже сама сомневается, ЧТО видела тогда, ночью! Ну, как сказать – я инопланетянка и могу видеть то, что другие НЕ ВИДЯТ? Что полуночный призрак Гойи приходил к ней? Время шло, Слива больше не приходила.

Через четыре месяца, день в день, они пришли. Слива и мальчик. Артурчик уже начал привыкать к жизни на Земле, и сладко спал в три часа ночи. Анечка на кухне сидела одна и проверяла расчеты мужа по крекинг-процессу. Он готовил докладную записку, где обосновал необходимость реконструкции одной установки.

Опять тарахтение палки с крючком по стенкам бака. Опять чудовище изрыгало отвратные слова. Только фигурка ребенка, казалось, стала еще меньше. Анечка не успела подумать, она боялась еще раз упустить их – с пылающими щеками и горящими глазами вылетела во двор.

– Молчи, молчи, молчи! Дура, уродка, молчи! – Анечка бежала, вытянув вперед руки.

Толстое чудовище медленно развернулось и стало замахиваться палкой с острым, блестящим крючком. Анечка, не тормозя, со всего разгона, толкнула тушу. Туша боком упала, зацепившись сливой-головой об угол контейнера. Кровь на асфальте была почти черной под желтым светом фонаря. Серенькая маленькая тень, почти бесплотная, стояла, опустив ручки. Анечка схватила это бестелесное, глазастое нечто. Крепко-крепко прижала к себе и тигриными скачками понеслась домой. В прихожей столкнулась с Толиком. Не выпуская добычу из рук, сказала:

– Она там лежит. Я убила ее.

– Закрой дверь, никуда не выходи, отключи телефон, жди! – Толик на ходу натягивал куртку, захлопнул дверь. Анечка, крепко прижав невесомое, замершее тельце, зашла в ванную, открыла кран. Прошла в спальню – Артурчик спал. Потом на кухню, за булками и котлетами. Она купала ребенка и прямо в ванне кормила его. Он не разговаривал, но Анечке было все, все понятно. Толик вернулся часов в десять утра. Вместе с Петровичем. Анечка с двумя детьми крепко спала, как будто не с ней случилось СТРАШНОЕ. Проснулась она от звона посуды и тихих мужских голосов. Петрович и Толя пили чачу, закусывали портулаком и острыми баклажанами. Никакого тела во дворе они не нашли. В милицейских сводках не было ни одной зацепки. Ни в больницах, ни в моргах. Петрович сказал сидеть тихо и не высовываться. Если Слива объявится – сразу сообщить ему. Анечка знала – не объявится. Капричос. «Когда рассветет, мы уйдем»…

***

В семье выросло два сына. Старший, Григорий, был похож на отца. Голубоглазый, светловолосый, сдержано-улыбчивый и такой же умный, как папа – так говорили все. Артур, младший, был похож на своего деда, Арама Рубеновича. Умный, как папа, и такой же шумно-веселый, как мама. Старший закончил Губкинский институт и пошел в науку, младший – в академию МВД. По стопам ненаглядного, любимого крестного, Петровича. Который был членом семьи, роднее родного. Страшная тайна, или светлое чудо – уже и не разберешь, что было – объединило этих людей навсегда.