Александр Ольшанский - Рашен Баб. Три коротких романа

– Ну ладно, он – Мичурин, а ты… Ты думаешь, что я доживу до дуль на грушах?!

И опять захохотал, теперь нервно, истерично, и Валентин Иванович вернулся в подвал.

В тот день, когда ему осталось пробить несколько последних злополучных дырок, к хозяевам нагрянуло особенно много гостей. Возле столба блеяло три козлёнка. Обычно – один, два, а тут сразу три. «Быстрей бы закончить да убраться отсюда», – думал Валентин Иванович, со всего размаха нанося удары молотком по шлямбуру.

Однако закончить работу ему не позволили. В подвал спустилась хозяйка и заявила:

– Мы считаем, что сегодня тебе работать не надо.

– Почему? – удивился он. – Мне осталось повесить всего три кронштейна. Тут на два часа работы.

– Я повторять не намерена. У нас дважды не повторяют. Ты мешаешь нашим гостям. Приходи завтра после обеда. В середине дня мы уедем…

– Извините, а когда я получу деньги за работу? Нельзя ли сегодня?

– Нет. Ты не закончил работу.

– Вы мне не доверяете, не верите, что я закончу работу?

– Сейчас никто никому не доверяет и никто никому не верит.

– Как же это получается: вы уедете в середине дня, а мне предлагаете приходить после обеда?

– Здесь будут племянницы. Получишь у них конверт.

Она удалилась. Нехорошее предчувствие овладело Валентином Ивановичем. Она же меня вообще за человека не считает, думал он. Я же для неё куда ничтожней, чем абстрактный «никто», который никому не доверяет и никому не верит. Я ведь поверил им, когда начинал работу, верил, что они всё-таки люди, вкалывая полмесяца в подвале. Если поверил, то, значит, хуже, чем «никто». Выходит, что «никто» для меня – это недосягаемая нравственная и социальная высота, мне до неё ещё подниматься, карабкаться… Опять сестрёнка Рита права?

Когда он вышел из подвала, то увидел в беседке много гостей. По этому случаю «кабан» надел даже майку, чёрную почему-то, с огромными золотистыми буквами «Made in USA» и хищным орлом. «Это надо понимать, наверное, как свидетельство того, что он уже приобщился к «цивилизации», – язвительно подумал Виктор Иванович и направился к выходу.

Однако «кабан» тоже заметил его, окликнул: «Эй, Мичурин! Освежи пасть!» – и широким жестом швырнул ему банку пива. В беседке угодливо засмеялись. Банка, катясь по дорожке из красной гранитной крошки обогнала Валентина Ивановича, но он, не оборачиваясь, перешагнул через неё, продолжив путь к калитке. Сзади наступила тишина. Валентин Иванович открыл калитку и с огромным облегчением закрыл за собой: во всяком случае тут он недосягаем для собак-убийц, и стал обходить иномарки, столпившиеся напротив коттеджа.

«Господи, почему же Алексей Алексеевич и такие, как он, остались ни с чем, а вот такие одноклеточные стали хозяевами всей нашей жизни?» – воскликнул он в душе, и тут же кто-то грубо схватил его за плечо. Сзади – малый с квадратной челюстью, бритые виски, короткий ёжик, бугры мышц под тугой тенниской, в подмышке кобура и из неё торчала рукоять «пушки».

– Возьми, – ткнул он в руки полдюжины пива в полиэтиленовой упаковке и угрожающе предупредил: – Попробуй только не взять…

Валентин Иванович взял. Через некоторое время до него донесся торжествующий возглас: «Я же говорил: возьмёт! Ему мало показалось…» Остальное утонуло в хохоте.

Если бы Валентин Иванович знал, что «кабан» созвал гостей на трёхлетний юбилей своих псов – Кусатика и Рватика, что именинникам был приготовлен специальный торт из гусиной печёнки, из говяжьих языков, мелких куриных косточек, и в него уже были воткнуты шесть свечей, и гости вскоре наперебой будут стараться поучаствовать вместе с хозяином в их задувании, что козочки будут разорваны бультерьерами, освежеваны и запечены для них на вертеле…

Следующим днём было первое сентября, и приходилось оно на воскресенье. Если бы не второго, а первого сентября начинались занятия в школе, то Валентин Иванович скорее всего не пошёл бы заканчивать последний стеллаж, – до того его оскорбила, покоробила история с пивом. Выбросил бы из головы, пусть это было бы похоже на тот случай, когда покупают билет, а идут пешком, но он заставил бы себя забыть обитателей коттеджа, из презрения к ним забыть – и всё.

– Валька, милый, от тебя остались кожа да кости, – сказала утром Лена. – Я тебя почти не вижу. Они там тебя не кормят совсем, что ли?

– В горло не лезло, – ответил, а сам подумал: «Святая простота! Считает, что я имею дело с людьми. Они за полмесяца мне глотка чаю не предложили! Не считая пива, конечно…»