Владимир Саморядов - Аксолотль и статуэтка превращений. Часть вторая

Дом Илья тоже сохранил прежние размеры, тоже превратился в крепость, но… японскую. Забор из просечного железа стал каменным, а из-за этого забора выглядывал дом, многоярусный с изящно изогнутой черепичной крышей, похожий на несколько пагод, поставленных друг на друга. Конек украшали деревянные скульптуры драконов.

Вильям остановился посередине улицы, вертел головой туда-сюда, щипал себя, тщетно пытаясь проснуться. Слева замок Шайкиных, справа замок Ильи, а впереди двор Бякиных. Двор Бякиных ничуть не изменился. Деревянный забор остался прежним, кирпичный беленый дом тоже, деревья по-прежнему создают густую тень. Вишни в пальмы и секвойи не превратились. Петух за деревьями кукарекает. Ничего не изменилось, за одним маленьким исключением: весь двор с домом, кухней, сараями, деревьями, кошкой Муркой, дедом Степаном и бабушкой Муней, Сашей и Лешей Бякиными, Альбиной Мазлумян и ее очередным избранником отделился коренного грунта и теперь летающим островом висел в воздухе на высоте пяти-шести метров.

Потом Вильям взглянул на овраг. Оврага не было. Там, где овраг выходил на улицу, между двором Ильи и жилищем Бякиных, где еще вчера находилась горячо любимая Сашей и Лешей свалка, теперь стоял каменный пирс, уходящий в море…. Именно в море. Овраг превратился в залив или фьорд, за которым играл сине-зелеными цветами морской простор. Исчезла река Кубань, исчезли закубанские пространства с их хуторами, полями, фермами. Теперь здесь были море, облака, паруса далеких кораблей.

И замер Вильям Андреев, молодой человек четырнадцати лет, отличник и вундеркинд, мечтатель и романтик, предмет воздыхания множества поклонниц, замер, открыл рот, выпучил глаза и даже щипать себя перестал. С таким тупым выражение лица обычно Саша Бякин замирал, когда его что-либо удивляло, но его всегда что-то удивляло. А тут Вильям замер. Простим его, однако, – в такой ситуации любой замрет. Можно, конечно, попытаться в обморок упасть, но не получается; засмеяться, заплакать, но смех и слезы тоже никак не выдавливаются. Можно попробовать посчитать себя полным идиотом, предположить, что на самом деле ты лежишь в палате для умалишенных, и все эти замки, моря и летающие острова тебе только кажутся, но к такому выводу приходить не хотелось. Перспективы в такой ситуации были неопределенными.

Вильям стоял на одном месте, вертелся, оглядывался по сторонам, старательно впитывая глазами происходящее. Вдруг чья-то крепкая рука хлопнула его по плечу. Вильям вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял невысокий, коренастый самурай. Именно самурай, в кимоно, штанах-хакама, накидке-хаори, похожей на коническую корзину плетеной шляпе. Из за пояса торчали два меча: длинный – катана, и меч покороче – вакидзаси.

– Чего пялишься? – Весьма недовольно спросил самурай.

– Илья? – Удивился Вильям.

– А кто еще, по-твоему? – Проворчал самурай.

Вильям начал смеяться. Сначала просто засмеялся, а потом принялся истерически хохотать. Самурай Илья недобро смотрел на друга. Смеяться он не порывался. Вильям смеялся долго, до слез, до икоты. Обычно такое состояние называют истерикой и лечат соответствующими препаратами.

– Будешь ржать, мечом долбану, – пообещал Илья и с самурайской решительностью положил руку на рукоять меча.

Вильям сразу же унял смех.

– Ну прости, – сказал он примирительно. – Не ожидал тебя в таком виде увидеть.

– Не себя посмотри: тоже мне, доблестный рыцарь Айвенго!

– Ты еще наших соседей Громовых не видел. Они нашими слугами стали, бегают по дому, к ногам припадают, приказаний требуют. Я от них сбежал.

– Громовы? Семья главврача? – Не поверил Илья.

– Трудно поверить? Трудно. Но придется.

Они замолчали, посмотрели по сторонам. Шумело море, бились о кирпичный пирс пенистые волны. Плыли по морю парусные корабли. Мимо ребят верхом на хромой кобыле проехал какой-то перепуганный мужик. По всему было видно, что на лошадь он сел впервые, в седле держался с трудом, покачивался из стороны в сторону. Если бы полудохлая кляча перешла с шага, хотя бы на рысь, мужик точно бы оказался на каменной брусчатке. Но одет всадник был с величайшей претензией: в костюм ковбоя.

– М-да, – пробормотал Вильям, провожая раскачивающегося ковбоя долгим взглядом. – Как ты думаешь, где мы все оказались?

– В станице, – проворчал Илья.– Это она, сомнений быть не можешь. Вон, возле причала осколки водочной бутылки видишь? Бякинская бутылка. Они недавно бутылки кирпичами били, а я их за уши таскал. Не сомневайся, это наша станица. Только вопрос, как она такой стала? Ты как все объясняешь?