Надежда Нелидова - Когда же кончатся морозы

– Ну-с, Александра Васильевна, – неестественно оживлённо подмигивая и потирая руки, заговорил он. – Так сказать, мёртвым – память, живое – живым.

Саша с таким отчаянием взглянула на него, что Землянке стало не по себе. Он пробормотал мягко, смущённо:

– Ну, голубушка. Упрямиться глупо – сегодня живы, завтра…

Потом убили Землянку. Отряд таял на глазах.

– Дяденька Иван, – всхлипывала Саша. – Ты-то почему не уходишь, обещал ведь… Взял бы меня с собой?

Тот уже не разговаривал с Сашей, как прежде.

– Не по пути мне с бунтовщиками, выходит, – отрезал он сурово. – Всё одно, обирают мужика в деревне. А тебе, девка, и вовсе про такое думать не следует. Из лесу не выйдешь – сцапают. Как жену офицера, главную вражину, – в расход. А коли наши поймают – надсмеются. Как над Анюткой.

Саша побледнела и отошла. Но она следила за стариком и видела, что он ворует сухари и вяленое мясо из скудных отрядных запасов. Она твёрдо решила не спускать с него глаз.

Сбежать старик не успел. Однажды ночью их окружили, почти без стрельбы обезоружили и повели под конвоем из леса. Когда гнали под проливным дождём, старик оказался рядом с Сашей. Шептал, сдувая с её рыжих волос капельки:

– Ты, девка, давай примечай кругом, поглядывай. Бог даст, не пропадём. Не пропадём, чует сердце.

В сарае, куда их загнали, он всё ходил, задирая голову, и осматривал стены, крышу, бережно ощупывал двери. Снова подсел к Саше, похохатывая и подталкивая её локтём, заговорил ласково:

– А, Шурка, чего нос повесила? Говорил ведь: присматривай-примечай. Слыхала, чего конвоиры меж собой болтали? В Подкаменное, мол, люди требуются – мужички тамошние волнуются, противятся поборам. Бог им в помощь. Не иначе, туда поскакали… Подкаменное-то отсюда не близко. Раньше ночи не вернутся.

А теперь глянь, Сашура, – сарай-то вроде конюшни срублен. Двери с той стороны и с этой – считай, открытые мы. Слева старший караулит, усатый. Другой, что матюкался всё, на крышу влез, чердак стережёт. Ей-ей, чудные, – добродушно подивился он. – Что, по-ихнему, человек – мышь летучая, чтобы через крышу сигать? Да и не услышит он: дождь зарядил. Шурка, ты дальше слушай… Справа дверь, так туда парнишку стеречь поставили. Парнишку, говорю, несмышлёного, в щёлку видать было.

Старик совсем навалился на Сашу и жарко и мокро зашептал в ухо:

– А само главное, девка, сельцо тут есть в вёрстах восьми. Я дорогу объясню, как напрямки выйти. Там Васька Пантелеев с людьми сидит – коли не вытрясли, конешно. Да не, не вытрясут: проверенный мужик, нашенский…

Ты не отворачивайся, не уроси, девка. Коли дело худо обернешь, так, думаешь… Помалкивать буду?… Как самых главных господ офицеров ублажала в постельке? Как на разбои да смертоубийства отрядных мужиков науськивала, подзуживала?

– Врёшь! – вскинулась Саша. – Ты зачем неправду говоришь, дядя Иван?!

– А что правда, что неправда, кто разберёт, – скоморошьей скороговоркой сказал старик. – Моё дело маленькое, стариковское – людей кашей кормил… Не-е, девка, мы молчать не будем, – это дядька Иван пообещал спокойно, уверенно.

Саша всё сидела под дождём у баньки. Медленно повернула голову в ту сторону, откуда – ей казалось – за ней давно наблюдают. Из мокрых смородиновых кустов на неё таращила глаза девочка лет семи, в больших для ее ножонок сапогах и пиджачке с угловатыми плечами.

– Тётенька, – позвала она шёпотом, вытягивая, как гусёнок, шейку. – Тетенька, ты чо, пьяная?

…Больше всего Саша боялась, что мать девочки, хозяйка большого дома, не поверит тому, как Саша медленно и вымученно рассказывает, что она сельская учительница, что родных у неё поблизости нету, что дом сожгли, а её саму избили и выгнали.

Но хозяйка, привыкнув, по-видимому, в последнее время к разным страстям, по-бабьи горевала вместе с Сашей, подпершись сложенной ковшиком ладонью.

Сашины пальто и юбка, очищенные щепочкой от глины, сушились на веревке перед жарко топленной печью. А Саша в одной рубашке и хозяйкиных белых шерстяных носках (хозяйке приглянулись чёрные прозрачные чулки у Саши, и она предложила обмен) сидела за столом и ела горячий, жирный, удивительно вкусный суп с капустой. Девочка-гусёнок серьезно следила за каждым её движением с печи, как с наблюдательной вышки.

Хозяйка подливала Саше и певуче рассказывала, что в деревне уже месяц новая власть, и «они» ничего, не очень озоруют. Взяли с её двора только двух кур и даже дали за них деньги – «хотя, милая, чо нынче деньги-то значат…»