Аркадий Теплухин: Реинкарнация по-русски. Или московские приключения учителя литературы

– Подожди, не спеши с выводами, – заговорил Дмитрий Сергеевич тоном начальника, – я не давал своего согласия на такой маневр. Мне не нравится такой поворот дела. Мне хорошо здесь и никуда я не собираюсь переселяться. Все, кого я любил, мои родственники, уже у тебя. Хочу к ним. Отсюда, вся земная жизнь кажется мне черной, без света. Одна тьма и мерзость. Давай договоримся, – он применил свои разговорные тактики бизнесмена, – проведем любой обмен и я останусь здесь, в Раю.

– А кто тебе сказал, что ты попадешь в Рай? Меняй не меняй, все равно в Рай не попадешь. Ибо грешен ты! Могу показать тебе все твои греховные дела на земле. Хочешь?

– Нет, не нужно. Может, есть возможность? Всегда можно договориться!

– Какая возможность, червь ты земной. Что ты меня упрашиваешь? Не бывать тому, что бы я такого знаменитого грешника да отправил в райские кущи, на поселение к красавицам райским и в райские рестораны. Там, заметь, нет фаст – фуда, который ты открыл в Москве и Питере и травил людей плохой едой. Одно это уже не дает тебе права вечно наслаждаться в наших местах. Отправлю тебя обратно. Жаль учителя. Но что не сделаешь ради прекрасного эксперимента? Так что, торг с тобой не уместен.

Дмитрий Сергеевич понял, что проиграл. Он хотел рвануться с места, побежать, куда глаза глядят. Но вспомнил, что у него нет тела. Однако душа его рванула вверх, но наткнулась на стену. Вернее, это было неопределенное препятствие, невидимое, и непреодолимое. Он опять упал к ногам Сущности. Сущность громко рассмеялась, сверкнула своими глазами, вытянула правую руку и сказала: «Пусть сей червяк земной возвратиться в человеческую жизнь и попадет в выбранное мной человеческое тело. Не буду отправлять его в животное или растение. Это я ему устрою в следующий раз. Пусть посмотрит, как живут простые люди и чему радуются».

Возвращение к земной реальности было болезненным. Душа Верещагина как будто взорвалась. Разлетелась на множество осколков и каждый осколок, приняв ускорение, полетел к месту назначения. Пролетая, он увидел свое безжизненное тело. Скорую помощь и врачей. Видел, что на лицо надели кислородную маску и пытались оживить. «Как смешно, – подумал он, – это мое тело и не мое. Мне уже наплевать на него. Жаль нельзя отсюда плюнуть». Ему стало безмерно радостно. Какая – то сила управляла его полетом, направляя мимо весенних деревьев и кустов. Он летел к пятиэтажке, стоявшей недалеко от места преступления.

С утра в пятницу, как и всегда по пятницам, Степан Куроедов крайне однообразно проводил свое утро. После обсуждения с соседом по площадке возможности наступления последнего апокалипсиса, он развалился на диване made in Беларусь. Взял книгу Гюрджиева: «Рассказы Вельзевула своему внуку» и стал вникать в вопрос – почему мальчишка Хассин называет людей «слизняками». Он не был философом, он был учителем литературы и русского языка в старших классах гимназии №18, но любил блеснуть выдуманным афоризмом или мыслью. Для этого даже обозначился блоггером и стал размещать свои мысли на различных сайтах и в социальных сетях интернета. Интернет заменял ему многое, даже жену. Он говорил об интернете так: «Я думаю, что интернет – это частичное физическое воплощение информационной Ноосферы. Пусть и примитивное, но все же. Можно подключиться к информационному источнику в любой момент и взять что – то нужное для себя, без промедления и своевременно и время поиска нужной мне информации сократилось в сотни раз».

Степан усиленно думал, а цветастый диван скрипел и пел пружинами под его тяжестью. Куроедов был крупным мужчиной, лет сорока, с открытым лицом. С покатым лбом с залысинами и жидкими белесыми волосами; с добродушным выражением лица и серыми внимательными глазами, которые он прищуривал, когда задумывался. Зрение он частично потерял – в баталиях с книгами и компьютером. Поэтому, на публике, носил очки марки HUGO, для показной значимости. Китайскую подделку. Многие вещи, которые он использовал – одежда, обувь, белье, были известных брендов, но брендов, изготовленных на фабриках Китая и Турции. Мечтал же он, как и многие граждане постсоветских стран, о люксовых дорогих вещах.

Читать становилось все труднее, сказывалось выпитое вчера на юбилее старого учителя. Провожали всей гимназией. Куроедов не был пьяницей, но выпить иногда любил. Особенно дорогой алкоголь. Но такое случалось раз – два в году. Вспомнив вчерашний вечер, проведенный в простом кафе, он фыркнул, вспомнив, что он там говорил и делал. «Да, нехорошо… Что подумали коллеги? Стоило ли мешать?». Он встал с разбитого дивана и сел за стол; вынул сигарету Кент и взял свою старую серебряную зажигалку. Чиркнул… Не зажглась. Потряс зажигалку, и запахло бензином. Чиркнул еще раз, и вспыхнула красный тюльпан пламени. Он чуть не обжег себе белесые брови. Закурил. Дым приятной волной ушел в Куроедова. На душе полегчало, и «жить стало веселее, жить стало интереснее». Позвал жену. Никто не ответил.