Владимир Удод - Я ещё живой. Рассказы и повести

– Извините меня, пожалуйста, можно вопрос?

– Да, пожалуйста.

– Скажите, во сколько мы прибудем в Мариуполь?

– Мариуполь совсем в другой стороне, дедушка. Мы не будем через него проезжать.

– А разве мы едем не на Мариуполь? – искренне удивился Макарыч.

– Нет, дедушка, этот автобус идёт на Москву.

– Как – на Москву? – в голосе старика одновременно прозвучали нотки ужаса, удивления и возмущения: в Сосновском проснулся настоящий артист.

– Степаныч! – заорал не своим голосом водитель коллеге, – останови! У нас тут пассажир рейсы перепутал.

Внуку стоило огромных усилий убедить обоих водителей, что дедушка таким образом шутит.

К чести водителей, нужно сказать, что чувство юмора у них всё-таки было, и кончилось дело тем, что Макарыч большую часть пути развлекал их, перебравшись на переднее сидение, анекдотами и весёлыми историями из шахтёрской жизни. А в Москве они тепло распрощались, как старые друзья, сказав внуку:

– Классный у тебя дед, береги его. Сколько ездим, а такого весёлого встречаем впервые.

Макарыч предусмотрительно попросил внука показать Красную площадь.

– Да успеешь ещё, – не понял подвоха внук. – Давай сначала домой.

– Нет, внучок, хочу посмотреть Красную площадь, а потом и помирать не страшно будет.

– Ты чего, помирать собрался?

– У меня уже возраст такой, что в любой момент могу кони двинуть. Уважь старика, покажи площадь.

– Ну ладно, – согласился внук, – поехали. А ты как хочешь – в метро или такси возьмём?

– На такси я и дома покатаюсь. Давай метро.

Побродив по Красной площади, Макарыч сказал:

– Теперь можно и домой.

Внук значение этих слов поймёт немного позже.

Когда приехали на квартиру, хозяйки дома не было.

– Юля ещё на работе, – пояснил внук. – Можешь отдохнуть с дороги. Хочешь – на диване, а хочешь – кровать постелю.

Дедушка предпочёл мягкий кожаный диван, и под звуки телевизора быстро заснул.

Часа через три внук разбудил дедушку:

– Дед, вставай, Юля пришла.

Макарыч поднялся, сонно протирая руками глаза. В комнату вошла женщина лет на пятнадцать старше внука, высокая, худощавая, с короткой, под ёжика, стрижкой. На лице не была написана радость от встречи.

– Кто это? – спросил Макарыч, изображая искреннее удивление.

– Ты что, не проснулся? Это же Юля – жена моя, – пояснил внук.

Дед задумался, будто пытаясь что-то вспомнить или сообразить, бормоча себе при этом под нос:

– Юля, Юля… в попе дуля…

А потом изобразил ещё большее удивление:

– А тогда кем была та, с которой ты к нам приезжал?

…Домой ехали уже поездом, в плацкартном вагоне, на боковых местах, с полным комплектом вещей. Ехали молча, не глядя друг на друга. Если внук умел молчать сутками, то Макарыч себе этого позволить не мог.

– Ну не понравилась она мне, – сказал он виновато. Внук не реагировал. – Ну какая она тебе жена? Ты молодой, красивый… Она же старуха! Да к тому же ревнивая, и чувства юмора никакого. Ну на кой она тебе?

Внук молчал, демонстративно глядя в окно, будто деда для него больше не существовало.

– Пожить в Москве захотелось? – продолжал Макарыч. – Подумаешь, Москва! Стоит ли из-за этого губить свою молодость? Нет, я понимаю, был бы ты артистом, тогда – да, а так – мальчик на побегушках у тощей старушки. По мне лучше с бедной молодухой, чем с богатою старухой. Молчишь? Тогда сам знаешь, где торчишь.

Мимо проходила проводница, предлагая чай.

– Хочу чаю, аж кончаю, – сострил дедушка. – Нам два чая, пожалуйста, милая барышня.

– Мне не надо, – сердито пробурчал внук. – Лучше я пойду покурю.

– Всё равно несите два, я и сам выпью.

Внук пошёл в тамбур, но, проходя мимо купе проводников, задержался и о чём-то долго с ними беседовал.

Когда проводница принесла Макарычу чай, тот снова взялся за своё:

– Милая барышня, скажите, пожалуйста, во сколько поезд прибывает в Воркуту?

– В какую Воркуту, дедушка? Мы идём на Луганск.

– Как на Луганск? – включил свой артистический дар старик. Он и предположить не мог, что его с потрохами предал родной внук.

– Так, на Луганск, – подыграла Макарычу проводница.

– А мне в Воркуту надо, мне на Луганск не надо!

Стала подтягиваться любопытная публика из соседних отсеков и сочувствовать бедному заблудшему дедушке, ругая всех и вся, вспоминая его непутёвых родственников, бросивших больного старого человека на произвол судьбы, кляня на чём свет стоит нынешнюю власть и современные нравы. В такой обстановке Макарыч чувствовал себя как рыба в воде и ещё больше входил в кураж.