Константин Кропоткин: Счастье. Идеально. Любовный романс

– Давай свет включим, – сказала Рита.

– Не надо, – сказал Олег, – опять насекомые налетят.

Но Рита все равно повернула выключатель, и над дверью в дом вспыхнул желтый фонарь, наполовину затянутый паутиной.

– Смотри, – сказала Рита, – скоро придут.

– Кто? Змеи? – испуганно спросила Вера.

– Ящерицы. Они приходят сюда на охоту.

– Это гекконы. Ящерицы по ночам спят, – поправил ее Олег.

– У гекконов лапки в кружках, а сами как из дерева выточены, – сказала Рита.

– Не кружки, а присоски, – опять Олег.

– Они ходят по стеклу, – сказала Рита, – Странно. Змеи для нас страшные, жуткие, а ящерицы нет.

– У них ноги есть, – сказала Вера, – Как у людей.

– У пауков они тоже есть, – возразил Олег.

– Фу, – сказала Вера.

– А я знаю, о чем молчат лягушки, – сказала Рита, – О принцах, о чем же еще? – и могла бы добавить, что это архетипический сказочный сюжет. В прежние годы, мечтая стать полноценной сценаристкой, она про это много читала.

– Не потеряют, точно? – сказала Вера.

– Что? – спросил Олег.

– Мой багаж. У меня там все, понимаешь, – все.

И Рита с Олегом наперебой заверили, что для волнений нет совершенно никаких причин.

Вера встала.

– Вы как хотите, а я спать, – она ушла, всего за два шага смешавшись с чернотой ночи, а под лампу и впрямь явились гекконы. Один был маленький, а другой большой. Сидя запятыми на шершавой стене, они делали вид, что друг с другом незнакомы.

– Идеальное место для убийства, тебе не кажется? – глядя на них, сказала Рита.

– Ха-ха, – сказал Олег.

Спать отправились еще до одиннадцати. Всю ночь в окна свистел ветер. Во сне Рита видела, как старые каменные дома рушатся и снова собираются воедино, – и стонет кто-то, все время кто-то стонет.

Да, о принцах, – о чем же еще они могут думать.

На террасу, к столу, к позднему завтраку Вера вышла с готовым текстом. На листке из блокнота она написала речь. «Мне нужен мой чемодан!» – взывала Вера на плохом английском. Айныдмайбэгэджимедиатли.

В одежде с чужого плеча, бледная, с лицом утомленным, Вера напоминала безумную Нано, соседку Риты из прошлой жизни, которую ради другой бросил муж, она разделась до ночной рубашки и в таком виде жила годами, пока не исчезла.

– Мне не везет, они обязательно потеряют, я знаю, – трясла Вера спутанными волосами.

– Поешь, – сказала Рита, – успокойся.

– Мне бы чаю, – Вера жалобно посмотрела на Олега.

Ответив кивком, Олег скрылся во тьме дома.

– Сегодня хороший день, – сказала Рита, – Они тут все хорошие, и этот тоже, – она хотела сказать, что им повезло, что они должны радоваться своему счастью быть вместе здесь, на французском юге. Ты подумай, дура, это же Прованс, – Жаль только, что лаванда отцвела.

Но Вера сидела только, и лицо у нее было помятым. Прежде было оно пухлой перевернутой каплей, а теперь опало и вытянулось, а от подушки на нем остались следы, словно Вера спала, туго перемотанная бинтами. Еще она стала краситься в черное, что ее чересчур драматизировало. Шатенкой и рыжей она нравилась Рите больше.

Вера поседела рано, а потому рано начала менять цвет.

– А если они адрес неправильно записали? – сказала она, глядя впереди себя, а точнее, никуда не глядя, – А если не привезут? А своруют? – в речи Веры, прежде чистой, появился южный акцент, звуки прилепливались друг к другу, как мухи.

– Зачем им твое барахло? – сказала Рита, – Не волнуйся.

– А у нас мафия была, – Вера строго посмотрела на нее, – Мужики крали чемоданы, которые подороже, щелкали их, как орехи. В аэропорту. Обманывали людей годами.

– Вот тебе урок, – Рита растянула в улыбке губы, – Не будешь возить в чемоданах фамильные драгоценности своей бабушки. Теперь в них ходят марсельские потаскухи.

– И парижские, – сказала Вера, – Я еще через Париж летела.

– И московские, потому что через Москву.

И замолчали обе. В кустах послушно застрекотали кузнечики. Или это были цикады?

– Чай нашел только такой, – Олег вышел с дымящейся кружкой, – Из пакетиков. Думаю, химия.

– Мне все равно, – сказала Вера, – Мне все абсолютно все равно.

– Слушай, Верочка-деточка, пойди и утопись, – сказала Рита чуть резче нужного, – Вон, в колодце. Или в пруду. Он тут тоже есть.

Ей надоела трагедия, созданная на пустом месте. Ну, чемодан. И что с того? Ведь не жизнь же потеряла.

А жизнь – вот она! И Рита намазывала сливочное масло на кусок белого багета, к которому во Франции вдруг почувствовала вкус, клала сверху ломтик пахнущего свежестью огурца, а еще кругляш колбасы местного сорта, на вид похожей на докторскую. Она подтягивала к себе тяжелую деревянную доску с кусками сыра и отрезала от каждого понемногу, желая распробовать все четыре сорта, с местного рынка, в том числе и самый пахучий, с трюфелями. И пила кофе с молоком, и вскрывала йогурт, именуемый на французском как-то по-детски, и зачерпывала его ложкой побольше и опять ела, – ела.