Виктор Минаков - Дом невезения. Рассказы и фельетоны

Люди вокруг притихли и внимательно слушали тетю Полю.

– Да вон, они, кажись, и приехали! – повысила она голос и показала на вставший неподалеку автофургон.

Слова ее эхом пронеслись по толпе, головы повернулись к машине.

Из кабины вылезли два рослых парня, трое ловко выпрыгнули из крытого кузова. Ребята коротко переговорили между собой и направились к магазину.

– Правду, похоже, болтают, – пробормотал отпускник с мятым портфелем и тотчас исчез.

По одному, по двое из очереди выскальзывали гибкие фигуры и быстро скрывались за углом. Но большинство выжидали, настороженно всматриваясь в приближавшихся парней. А они, на ходу перестраиваясь в шеренгу, ускорили шаг.

– И-ех, мама! – ударил по натянутым нервам чей-то надрывный отчаянный крик, и очередь бросилась врассыпную.

– Погоди-ка, папаша, – попытался остановить один из ребят захромавшего вдруг гражданина.

Тот замер. С глубокой тоской смотрит на молодого человека, громко икает и вдруг зайцем прыгает в сторону.

– Чумной, что ли? – смотрит ему вслед удивленный молодой человек. – Я только спросить хотел… Что дают-то? – склонился он над старушками.

– Тс-с, – приложила палец к губам тетя Поля, – помолчи, сейчас все узнаем.

Дверь магазина в это время открылась, и те, кто остался, спокойно прошли к прилавку.

– Порядок! – довольно урчали ребята и рассовывали по карманам бутылки.

– А вы сами-то кто? – поинтересовалась Зинаида Ивановна.

– Слесаря мы, – охотно ответили ей, – ремонтники с аварийки. – Два магазина объехали и везде – глухо… Ну, народ, значит. А здесь – полный порядок!

Зинаида Ивановна и тетя Поля, тоже довольные, вышли на улицу. Тетя Поля шла с горделиво приподнятой головой и торжествующе улыбалась.

1986 г.

Когда неизбежна встреча с врачами, я всегда вспоминаю о Семине и возвращаюсь мысленно в те времена, которые называют застойными. Кто придумал это название?!.. Нам, простым городским интеллигентам, застаиваться не доводилось. На нас висел план, нас посылали в колхозы, в совхозы, на овощные базы, на холодильники, на выхаживание новорожденных ягнят. Посылали туда, где не хватало грубых рабочих рук. А их не хватало повсюду. Какие для нас застои в то время! Крутились, как белки!.. Но я, кажется, отвлекаюсь.

Итак, Николай Васильевич Семин, наш уважаемый сослуживец. Человек он солидного возраста и во всем положительный и даже приятный: строен, не лыс, полное лицо его почти без морщинок. А свойства, недоступные глазу, и вовсе самой высокой пробы: передовик труда, сознательный плательщик взносов во всевозможные добровольные и не совсем добровольные общества, а в общество Красного креста и Красного полумесяца – и говорить не приходится. Мог заплатить дважды и даже трижды. Социально – значимых недостатков его мы не знали, была лишь одна, сугубо личная, слабость: Семин панически боялся врачей. Нет, не боль, которую причиняют они своими колюще-режущими и сверлящими методами лечения, а именно их, врачей, людей в белых халатах.

Когда родилось это чувство, Николай Васильевич не помнит, считает, что корни его уходят в далекое детство, но то, что оно обосновано и сейчас имеет право на жизнь, он готов доказать десятками свежих случаев, таких, по его словам, ярких, что разрешал будить себя для этого даже ночью.

По ночам его, естественно, не будили, днем тоже было не до расспросов, и долгое время странность Семина оставалась нам не понятной. До тех пор, пока он не поехал с нами в колхоз – нажим в том году был особенно мощным, послали почти половину нашей организации.

Разместили нас тогда в здании сельской школы, ставшим для горожан общежитием. Удобства все – во дворе, телевизор – в ремонте, по вечерам – скука. Со временем, правда, освоились: молодежь уходила куда-то на танцы, а мы, кто постарше, стали коротать вечера за рассказами и разборами различных историй. Лучших условий, для того чтобы поделиться своим наболевшим, излить, как говорят, душу, может и не быть больше.

И Семин такую возможность не упустил. Вначале он сказал, что страхи его имеют отнюдь не врожденный характер.

– Далеко в прошлое углубляться не буду, – предупредил он, – тогда и врачи неученее были, и аппаратура похуже. Расскажу вам о том, что происходило недавно… Лет восемь назад назначили мне ренографию – изотопное обследование почек. Другие методы не дают, дескать, четкой картины. Рена, по латыни, как я сразу узнал, – почка, наша, человеческая почка. Спросил я и про «…графию». «Введут вам, – говорят, – в кровь лекарство, и датчик покажет, через сколько минут почки выведут его из крови»… А место обследования – онкологический центр! Представляете?…