Яков Капустин - Совесть – имя собственное

Макар Нагульнов, пробегавший всю «Поднятую целину» с портфелем и наганом в то время, как хлебопашец Банник выращивал хлеб для всей страны.

Любимый Шолоховым и нами Нагульнов выбивает из Банника семенное зерно наганом по голове, чем обрекает на голод всю страну.

Но чуть не погибшего Банника нам не жалко, а Макара, исключённого из партии, мы жалеем и пишем на эту тему десятилетиями слезливые сочинения. Он же не для себя бил наганом невиновного человека, а для родины.

Так, потихоньку, власть, литература и пропаганда приучили нас к неуважению к жизни того, кто нам не нравится.

А потом вообще самые страшные слова на Земле «убить и расстрелять» стали обиходными.

«Ещё раз получишь двойку – убью!» – кричит кому – то мама.

«Расстреливать таких надо» – кричит соседка на 10-летнего мальчика, разбившего мячиком стекло.

Ещё кумир наших сверстниц Печорин ухитрился похитить несовершеннолетнюю девушку, в результате чего она и её отец погибли, а брат стал разбойником.

Нам жалко, конечно, Бэлу. Но не больше, чем хорошую лошадь. А ведь любые половые отношения с похищенной – это изнасилование. Но, кто считает Печорина насильником и убийцей.

Он же наш. Без пяти минут революционер.

Ах! Как он страдает в чуждом ему обществе! А какое общество? Не способное понять его мятежную, возвышенную и ищущую натуру.

Царизм – одним словом.

А вокруг него гора трупов по его вине. Но он же смелый боевой офицер. Носит белые перчатки.

А они кто?

Я далёк от того, чтобы думать будто литература воспитывает убийц или святых. Но кашу в голове она делает неимоверную, что мы, глядя на себя и своих сограждан, чувствуем ежедневно.

Литература подарила нам ещё массу героев, вызывающих наше презрение и отвращение. Чего стоят только гоголевские «собакевичи» и «коробочки». Но ведь о них в романе ничего худого не сказано. Странности и чудачества – да. Но это вполне законопослушные граждане, руководящие в меру своих сил и способностей своими хозяйствами и снабжающие страну хлебом, мясом и другими товарами.

Тогда же как наши любимцы Онегин, Печорин, Чацкий, Раскольников, Нагульнов ничего путного за свою жизнь не сделали. Во всяком случае, авторы об этом не пишут.

Зато они все люди наши. Близкие нам по духу.

И что самое главное, люди думающие и высокодуховные.

А за «духовность» мы любого удавим.

Но духовность – это только личное дело. Как гигиена. Это между тобой и Господом.

А с людьми надо жить по-людски. То есть не мешать им. И уж, во всяком случае, не убивать.

Но нас так воспитали, что симпатии и антипатии мы испытываем по внешним или идеологическим признакам, упуская, порой, главное и определяющее.

Для нас духовно или идеологически близкий преступник дороже чужого человека, который не верит в наши глупости и идеалы.

С такой кашей в голове мы жили, живём и, наверное, ещё долго будем жить.

Причём вся страна без исключений. Такими нас вырастили.

Многие радовались 11 сентября 2001года. В Америке погибло три тысячи. А уж не горевал почти никто. Чужие.

Зато жалели Милошевича. Свой. И не важно, что он там сделал. Никому не интересно. Свой!

….Фундаментные блоки из жидкого бетона оставляют в яме, накрывают и всю ночь обдают горячим паром.

Утром они готовы. Но пока их краном не погрузили в вагон, они находятся в яме и остывают. Лежать на них зимой в 20- Градусный мороз одно удовольствие.

А, если в компании есть хороший и умный рассказчик, то это ещё дополнительная радость.

Лучшего рассказчика и собеседника чем Павел Петрович Пучков встретить в лагере трудно. В вольной жизни тоже. Да я и не встретил.

Капитан первого ранга, фронтовик – орденоносец, кандидат наук, ракетчик, историк. Кладезь знаний, мудрости и юмора. Доброжелательная и светлая личность. Это от него я узнал правду о процессах 37 года. Это он рассказал мне горькую и героическую правду о войне, потому что сам провоевал от начала и до конца. А как он рассказывал произведения Зощенко и Аверченко.

И вообще на жизнь он смотрел открыто и честно.

Правда, он носил в лагере красную повязку.

Но человеку его возраста, биографии и положения это было простительно, тем более, что это было ради проформы, и никому ничего плохого он не делал. Наоборот, в любом вопросе он готов был немедленно помочь и поддержать.

Друзья на воле боролись за его освобождение, и он со дня на день ждал об этом известий.

Была, правда, одна закавыка в отношении Павла Петровича, но верилось в это с трудом, потому что, наше воспитание и обучение предполагало увидеть несколько другую личность, соответствующую этой закавыке.