Владимир Савич - Арфио. Все или ничего…

Я тут конечно – хлопцы родныя, не губите, отпустите. Ну, выпустили, значит, мяне, под расписку… я у район к прокурору. За пять кубометров леса, ну и что воевал, подмогло, конечно, закрыли дело. У мяне ж орден и медалей штук пять.

Но это Жучка уже не слышала. Она в это время разбрасывала лапами ветки.

– Ты чаго там, Жучка, делаешь? – спросил лесник. Собака ответила рычанием.

Карп Яковлевич встал и подошел к собаке.

– Вот ты, мать честная! – сказал он, увидев в густых кустах орешника что-то металлическое. – Сколько лет на этой поляне сижу, а никогда гэтага ящика не бачау. Откуда ж ён узяуся? Тут же такая глушь, собака, я табе скажу, что сюды во время войны даже партизаны не ходили!

К. Я. Грымза покрутил головой, прогоняя, таким образом, виденье, но как ни крутил он кудлатой своей головой, ящик по-прежнему оставался на том же самом месте. На нем даже виднелся инвентаризационный номер 1785676.

Хозяин леса ухватил ящик своими трясущимися, но сильными руками, однако тот был настолько тяжел, что поднять его еще можно было, но донести до места «пикника» не существовало никакой возможности. Тогда стал он катить его по земле, возле него, весело лая, побежала Жучка, так вдвоем и выкатили они на поляну тяжелый ящик. Освещенный золотистыми лучами солнца, он оказался ничем иным, как несгораемым (на манер того,

что стоял в кабинете председателя колхоза «Светлый Путь» Захара Матвеевича Колчина)

сейфом.

Инспектор лесного хозяйства почесал свое отвислое ухо и радостно воскликнул. А

так как путал он русский и белорусский языки, то вышло у него следующее:

– Мать твою, Жучка! Як не кажи, а примета дело вяликае!

Радостный возглас это был продиктован предчувствием больших денег, лежащих в сейфе. Лесник присел на пенек. Достал из кармана холщевую, где у него хранился забористый самосад, торбочку. Собака понюхала кисет и чихнула.

– А! – сказал на это Грымза. – Даже ты чыхаешь! Потому як славный у Карпа Яковлевича табачок. Душистый табачок и у меру крепкий. Ко мне, Жучка, с дальних дяравень, каб купить стакан маяго самосада, мужики приходят. Да что там с деревень, из города приезжают понимающие толк в табаке люди. Даже секретарь райкома заказывае у меня табачок. И так ён, значит, яго любит, что закрывае ен вочы на мае шалости. Об их… ну о незаконной вырубке леса яму, собака ты моя, сообщают як на вухо, так и в письмах разных. Ён мне сам давау читать. Так мне и сказау – не будь у тебя, Карп Яковлевич, такого чудного табачка, то давно куриу бы ты сухие листья на лесоповале, у колымском лагере. Вось так, а ты, жучка, гаворышь.

Хотя собака ничего не говорила, а преданно смотрела в лицо хозяина.

Лесной сторож, закончив рассказ о табачке, вытащил из кармана газету «Правда» с портретом генерального секретаря.

– Ох, не люблю я, Жучка, за то, что батьку моего раскулачили, а мяне у детдом угнали, секретарей гытых генеральных! Ох, дюже не люблю! Вось ужо я яму сейчас.

К. Я. Грымза оторвал у генсека правое ухо и пол лица. Затем насыпал на мутный секретарский глаз табачку и ловко скрутил цигарку. Несмотря на заскорузлость и трясучесть пальцев, папироски Карп Яковлевич скручивает просто мастерски. Такие они у него выходят ладные, и не толстые, и не тонкие, а в самый раз. Такие, что и курить не хочется, а только любоваться.

Свертев папироску, Карп Яковлевич вытащил из кармана зажигалку.

– Вось бачышь, Жучка, яки я с фронта трофей привез, – Карп Яковлевич щелкнул кремнем. – Зажигалку, мать ее, тогда як другие, вумные люди машинами и телегами барахло трофейное от германцев перли. Там и хрусталь, и ковры, и мебелишка, и бабам барахлишко.

Лесник еще раз чиркнул кремнем и поднес к цигарке огонь. Затянулся и выдохнул облако дыма.

– Чхи-чхи – зачихала собака и отвернула свою милую лисью мордочку.

– Забористый у меня, Жучка, самосадик. Ой, забористый. Ты, мать, привыкай. Моя другая собака, Малышом я яго кликау. Кобелек значит быу. Подох бедняга. Отравили вораги! Ой добрый кобелек быу и дюже ён ты понимаешь табачный дымок любиу. Голова у него что-ли кружилася. Ти што? Ну, и ты полюбишь. Дай срок! У мяне такий дымок, Жучка, что дыхнешь, и жить становится легче и веселее!

Раскурив, как следует, цигарку, Карп Яковлевич принялся делить находящиеся в сейфе деньги.

– Перво-наперво хату новую справлю, – принялся он объяснять положившей свою морду на хозяйские ноги Жучке. – А там ужо и сарайчик, курятник поставлю. Свинок двух, да чаго там двух… Усих трех – завяду!