Маргарита Зверева - Моё собачье дело

Я должна была вилять хвостом, словно пропеллером, и стараться изо всех сил произвести впечатление самой умной, неприхотливой и хорошенькой собаки на всем белом свете или хотя бы в данном приюте. Моя сеструха примерно так и поступала, правда, немного на свой лад. Пару раз она попробовала состроить из себя весельчака, но это выглядело так неправдоподобно и переигранно, что посетители начинали озабоченно перешептываться. То и дело до нас доносились такие слова как «больная», «бедная, аж смотреть жалко» и «интересно, ее как-то лечат?». Я доходчиво объяснила сеструхе, что она нас позорит и только отпугивает потенциальных доброжелателей, после чего она сначала ненадолго обиделась, но в итоге вняла моим доводам. И я должна сказать, что ее естественная скромность с хорошей долей зашуганности и тихой любвеобильности была не менее очаровательна, чем веселая напористость других питомцев из второго разряда. Она так умильно припадала к прутьям, чтобы дать потрогать свою мягкую шерстку, так трогательно дрожала и выпучивала жалостливые глаза, так искренне и смущенно повиливала шикарным черным хвостом, что я в принципе не понимала, почему вообще еще кто-то проходит мимо нашего вольера, не разрыдавшись и не растаяв.

Я же вела себя тихо и самодостаточно. Хотя, вероятно, это лишь выглядело как самодостаточность, а по правде я просто была недоверчивой и не хотела пускать любезности на ветер. После грустного инцидента с нашим первым хозяином мне не шибко хотелось кому-либо доверять. То есть мне, конечно, хотелось, но я не могла себя так быстро пересилить. И пока я предавалась напряженным раздумьям о поведении приютских собак, о жизни и о нашей незавидной судьбе, потенциальные хозяева проходили мимо, удостоив меня одним-единственным, жалеющим, но, увы, коротким взглядом.

Я была совершенно уверена, что изрядно старающуюся сеструху скоро заберут, а меня навсегда оставят в приюте. Это была ужасная мысль. Наверное, самая страшная на свете, еще страшнее той, что мы вместе состаримся в этом вонючем вольере и будем тоскливо таращиться в стенку. Но после долгих бессонных ночей я пришла к выводу, что думать так – эгоистично, и начала мысленно прощаться с ничего не подозревающей сеструхой. Прощалась я долго, и у меня довольно плохо получалось. А сеструха в то время все наивно пыталась обратить на нас столь ценное и неуловимое внимание, на которое я по своей склонности к депресняку уже даже не смела надеяться.

Ну вот, что-то я вас совсем заболтала… Но так уж сложилось, что приют был довольно недолгой, но крайне значимой частью нашей с сеструхой жизни, и не поняв, как нам жилось там, вам будет тяжело понять нас вообще. Так с чего я начинала? Ах да. Когда они впервые появились в приюте, на дворе стоял очередной невыносимо жаркий летний день…

Оглядываясь назад, мне хотелось бы сказать, что я сразу вычислила их из толпы несерьезно настроенных к нам посетителей, но должна признаться, что, увы, мое сердце не то что не екнуло при появлении новых хозяев, а наоборот, замерло от ужаса и праведного негодования.

Как я уже упомянула, они нарисовались перед нашим вольером одним жарким утром, сулившим очередной в прямом смысле адский день. Я задумчиво пялилась в пустую миску, в которой вообще-то всегда должна быть вода, то и дело отсутствующая в самый важный момент, а сеструха валялась в передней части вольера у прутьев, еще не успевших раскалиться, и дремала, изредка томно потягиваясь. Наши дурные соседи спали, и, если бы не жара, можно было бы чудесненько наслаждаться столь редким спокойствием.

Вдруг нечто ужасное с визгом влетело в прутья нашего вольера и, повиснув на них, мгновенно запустило свои длинные щупальца в наш трепетно хранимый очаг. Не успев толком прийти в себя, бедная сеструха из лежачего положения взвилась ввысь не хуже ротвейлеров и с оглушительным визгом вписалась с размаху в стенку. Меня же невиданной силой прижало к самому дальнему углу, из которого перед моим взором разыгралась следующая сцена.

– Куда ты смотришь?! – раздался нервно-озлобленный мужской голос, для которого манера общения с прикрикиванием была явно в порядке обыденного.

– Сейчас эти скотины твою дочь растерзают, пока ты любуешься на облезлых котяр!

Вслед за голосом появился и сам сгусток раздражения и схватил маленькую девочку, которой оказалась наша напасть, за оставшуюся за пределами вольера беленькую ручонку. В другой руке, все еще протянутой к сеструхе, в плотно сжатом кулачке она держала внушительный клок черной шерсти.