Сэм Мерсон - О кошках, женщинах и немножко о магии. Только вперед

– А как ты решаешь, что хочешь есть, а не в туалет?

Вопрос поставил Рапунцель в тупик, и она решила сменить тему.

– Что это за место? – произнесла Рапунцель тоном, не терпящим возражений, и, не дождавшись ответа, сказала:

– Похоже на сон…

– Это и есть сон.

– Чей сон? Мой? – спросила Рапунцель.

– Твой, мой, наш, их, – он кивнул себе за спину. – И их тоже, – он кивнул в сторону земли.

– Как я могу быть твоим сном, если ты в моей голове? – спросила Рапунцель.

Китаец вдруг встал с застывшим удивлением на лице, как будто ему сказали, что он ушел из дома, оставив чайник на плите, подошел к краю облака и стал что-то внимательно разглядывать, перегнувшись вниз. Удовлетворенный осмотром, он вернулся на свое место и сказал:

– Нет, в твоей голове нас точно нет.

– Хорошо, тогда объясни мне, что это все вокруг? – и Рапунцель широким жестом показала на окружавшее их пространство.

Китаец проводил взглядом ее руку и, умиротворенно улыбнувшись, изрек:

– Это все сон Брахмы.

– Кого?

– Брахмы.

– А кто это?

– Чувак какой-то.

– Ты так спокойно об этом говоришь, ты понимаешь, что ты в чьем-то сне, и тебе все равно? А кто такой этот Брахма, зачем ты ему снишься и зачем я снюсь тебе?

– Об этом знает только Брахма… Ну или тот, кому он снится.

Эта новость повергла Рапунцель в шок.

В этот момент произошла новая неприятность: в какой-то момент, точно не отследить, но Рапунцель с удивлением обнаружила, что китаец как бы разговаривает не с ней, а со своей глиняной миской, причем миска отвечает ему ее, Рапунцелевым, голосом. При всем этом она подпрыгивает и как бы даже жестикулирует.

Встряхнув головой, Рапунцель прогнала видение прочь.

Китаец продолжил:

– Ну да. А почему меня должно это волновать? Это мой мир. Каждый хозяин своего мира. Ты своего. Я своего. У каждого в его мире есть свои задачи. И каждый мир есть частичка другого мира. Ты есть частичка меня. Я есть твоя часть. Я есть Мир. Ты часть этого мира. Я есть твое маленькое отражение. Или ты отражение меня. Как тебе больше нравится. Мы с тобой части чего-то большего.

– И в какой части тебя нахожусь я? – спросила Рапунцель.

Лукаво подмигнув, китаец показал глазами в сторону набедренной повязки, но тут же рассмеялся и сказал, вытянув вперед левую ногу и растопырив пальцы:

– Вот здесь, между средним и указательным.

– Вот этого не надо, я европейка, а ты китаец!

И тут китаец стал смеяться, причем как-то странно, тихо, практически без звука, лишь со свистом втягивая в себя воздух. По щекам текли слезы, огромный живот вздрагивал и колыхался. Было очевидно, что все это приносит ему несказанное удовольствие – и облако, и Рапунцель, и ее вопросы, и ее ответы.

– Почему ты так решила? – остановившись, спросил он. – Ты можешь отличить китайца от уйгура?

– Нет, для меня вы все китайцы.

– То есть уйгурский лагман – китайская лапша?

– Я не знаю, что такое уйгурский лагман.

Китаец удивленно вскинул и развел в разные стороны брови, причем движение бровей было похоже на то, как человек в разочаровании разводит руки, и порицающе покачал головой.

– Обязательно попробуй, – потом внимательно посмотрел на нее еще раз и добавил: – Ну, может, в другой раз попробуешь.

– Самое смешное, что китайцы считаю меня уйгуром, уйгуры узбеком, узбеки японцем, а филиппинцы вообще называют русским.

– Но дело совсем не в этом. У меня есть все: дом, еда, солнце, ты, они (он снова кивнул себе за спину). У меня есть жизнь и смерть. Каждый день я принимаю что-то в себя и извергаю что-то. Забираю жизнь и даю новую. Ты тоже можешь порождать жизнь, тоже создав новый мир. Он тоже потом сможет создать свой новый мир. Нам всем есть чем заняться.

Поняв, что ей попросту заговаривают зубы, Рапунцель спросила:

– Просто скажи мне: ЗАЧЕМ?

– Что «зачем»?

– Зачем я здесь?

– Здесь? – он ткнул палочками в облако. – Или вообще? – и он обвел широким жестом все вокруг.

Рапунцель, уткнувшись в облако, горько заплакала навзрыд.

Повисла неловкая пауза. Китаец продолжал есть свой рис, а Рапунцель, успокоившись, смотрела на облака.

– Ну, может, я тогда пойду? – заискивающе улыбнувшись, спросила Рапунцель, кивнув головой в сторону земли.

Не переставая жевать, китаец отставил миску со стола и, стряхивая на стол зернышки риса со своего живота, сказал:

– Иди.

Тут как-то все расширилось, китаец стал огромным, а она наоборот сжалась и увидела, что она всего лишь зернышко риса на столе, который китаец поднял и, поднеся к краю облака, держит одной рукой и с силой ударяет по нему другой. Последнее, что увидела Рапунцель перед падением, была смеющаяся рожа китайца. Кувыркаясь, она полетела вниз, от мелькающих облаков, земли, рожи китайца закружилась голова, и перед самой землей сознание милостиво покинула ее.