Сэм Мерсон - О кошках, женщинах и немножко о магии. Только вперед

«Никогда, никогда, никому, никому я тебя не отдам…» – напевала Рапунцель, щелкая в такт пальцами, когда увидела выступающие из обрывков тумана времени стены Брестской крепости в разгар боев летом 1941 года.

Вы знаете, что такое калибр орудия 120 мм?

Нет?

И она раньше не знала, до тех пор пока не увидела смотрящую в лицо страшную черную железную трубу, пахнущую смертью.

Обернувшись на открывающуюся со страшным скрипом дверь подвала разрушенного здания, она зарыдала и стала раздеваться, уверенная в том, что война войной, но правила игры никогда не меняются. Однако это не помогло. На железную трубу, пахнущую смертью, слезы не действовали. Пришлось спускаться в подвал. Когда спустя полчаса Рапунцель выбралась из подвала на свет, держа за шкирку мокрую, грязную, трясущуюся от страха кошку, она подняла голову к небесам и, обращаясь неизвестно к кому, произнесла: «И это все? Ты издеваешься?».

P.S.

У Мира очень странное чувство юмора.

Второй сон Брахмы

(Рассказ второй, появившийся за первым)

– Какая, на хрен, брахма? Сделайте музыку потише. Вы людям спать мешаете…

Рапунцель смотрела на кошку, а кошка смотрела на Рапунцель. Кошка смешно подергивала носом и шевелила бровями. «Принюхивается», – поняла Рапунцель, но желания обнюхать кошку почему-то не было, она была мокрая и грязная, в пыли и каких-то комочках. Совершенно очевидно, что ничем приятным от нее пахнуть не могло. Вдруг рядом что-то бухнуло, мир вокруг закружился и упал, последнее, что видела Рапунцель перед тем, как потерять сознание, это была кошка, пытающаяся понюхать что-то вытекавшее у Рапунцель из носа. Было странно, но, как показалось Рапунцель, кошка даже лизнула это, отчего даже как-то испугалась и убежала в еще дымящиеся обломки бетона рядом с тем местом, где когда-то был подвал. «Глупая кошка», – подумала Рапунцель и отключилась.

Китаец ел.

«Горячо и увлеченно» – именно такими словами Рапунцель охарактеризовала увиденное. Он был огромен и в тоже время мал, что можно было объяснить размерами облака, на котором они сидели. Ярко светило солнце, но эта яркость не напрягала, даже жарко не было. Облако приятно холодило, и было как-то особенно тихо. Тишина была просто умиротворяющая, так тихо бывает только когда ты, выпрыгнув с парашютом, раскачиваешься на стропах под куполом среди облаков, и ты все прекрасно слышишь, и в то же время вокруг тебя никаких звуков нет. Звуков не было никаких. Кроме, конечно, кряхтения и сопения китайца. Он сидел по-турецки, поджав под себя ноги, и ел рис из глиняной миски, стоявшей перед ним на низком деревянном столике. В левой руке у него были деревянные палочки, похожие на те, что дают в «Маме суши», а правой рукой время от времени залезал в миску, хватал четырьмя пальцами рис и, обмакивая в масло на дне миски, засовывал себе в рот. По щекам тек пот, капли жира стекали по руке и, докатившись до локтя, падали на голый живот. Было странно, но несмотря на это отвращения он не вызывал. Даже как-то наоборот. Как вот это «как бы наоборот», Рапунцель пока не решила, решив отложить на потом, и задумалась о половой идентификации китайца. У него была грудь – ну так, не грудь, а смех один, максимум единичка, так что однозначно сказать, что это женская грудь или просто мышца, обросшая жиром, было нельзя. Местонахождение первичных половых признаков было обернуто чем-то вроде простыни из грубой ткани и было скрыто от глаз миской и столиком. Волосы на теле отсутствовали более чем полностью, кроме пожалуй что бровей, но и там было непонятное, волосы это или нет, может, косметическая тату. Он был абсолютно лыс, он был даже лысее, чем Познер на HD-экране, и поэтому Рапунцель решила, что это мужик, ведь лысая женщина – ну это как-то совсем уже. В обычной жизни она бы сказала, что он жирный, но здесь это слово было не то чтобы неуместно, а как-то не подходило. Разве можно упрекнуть в жирности новорожденного младенца? Было бы глупо упрекать его в отсутствии стройности фигуры. Так и с этим китайцем. Вроде как жирный, но не жирный, это точно. Но есть любит.

Прошло минут двадцать-тридцать, пока Рапунцель изучала китайца, когда ей надоело, она развела руки, как танцующий индийский бог Шива, повернулась к китайцу анфас, чтобы сделать картинку более зрелищной, и громко произнесла: «Та-да-а-а-а-а-ам, я зде-е-есь!».

От неожиданности китаец резко поднял голову и, перестав жевать, уставился на Рапунцель, несколько зернышек риса прилипли ко рту.

Минуты две-три они неподвижно смотрели друг на друга, потом китаец вытер руками рот и, сглотнув, произнес: