Елена Шахова - Где зоны и лагеря

– Ничего, ничего – это лечебная грязь! – ликовала Иришка.

– Угу, прям Мёртвое море одарило нас презентами, – уже не ища кочку, ступала, куда попало Яна. Заходящее солнце слепило глаза, и не видно было конца и края лечебным процедурам.

– А! Яна! Скорей сюда! – истошно вопила Ирка, неуклюже размахивая руками.

– Змея?! – испуганно ахнула Яна, беспомощно переступая с ноги на ногу.

– Да лови же! Глянь, какая красавица… – разбрызгивая тёмную жижу, мчалась за лягушкой Ирка.

– Матильда!!! Меня чуть Кондратий не хватил! Зачем тебе эта жаба?

– И не жаба, а царевна-лягушка. Для опытов, – выбралась на тропинку Ирка.

– Бр-р, садюга. Пойдём левее…

– Там ещё хуже. Иди за мной, к мосткам выйдем.

Оказавшаяся за мостками протоптанная дорожка, петляя, привела их к дикому пляжу.

– Запугали меня! Ха! Вода светлая, а значит, тёплая. Ты будешь нырять? – на ходу раздевалась Яна.

– Да я вообще в воду не полезу! – передёрнула острыми плечами Ира.

– Зачем же ты купальник надевала?

– За компанию…

– А ты и поплавай со мной за компанию, – дрожала от восторга Яна.

– Ну и ветер… Нет! Я тебя на берегу подожду. Посмотри, у меня волосы на всём теле дыбом встали…

– Закутывайся в полотенца, а я побежала.

Иришка зажмурила глаза – она не любила фильмы ужасов, тем более о родственниках. Стащив с головы полотенце, Ира осторожно приоткрыла один глаз. «Ого! Уже у другого берега. Утка, однако. Нет! Меня никакой силой в воду не затащишь. Я всё лето не купалась и сейчас не буду. Не хватало ишо мне простудиться и прохворать весь август…»

Иришка сжалась под полотенцем. «А эта утка куда исчезла? Господи Иисусе! Она ещё и ныряет. Свят, свят. Может, сесть? Как можно плыть против таких волн?! Действительно, сто лет не плавала», – раскрыв рот, наблюдала за дорвавшейся до воды старшей сестрой Иришка.

– Хватит! Вылазь! Я замерзаю, – нараспев кричала Иришка, подпрыгивая.

– Иду-у, – повернула Яна к берегу, – ты права, для начала хватит.

– Надевай скорей халат, – стучала зубами Ирка.

– Я купалась – она трясётся. Хочешь – поглажу или обниму.

– А-а! – запищала Ирка, кидая в сестру полотенца.

– Весьма кстати, – Яна лихо закрутила волосы в жёсткое полотенце, накинула халатик, – всё, всё. Бежим, мерзлячка. Спасибо, что сходила со мной, но пойдём обратно другой дорогой. Я по грязи больше не полезу. Сусанин!

– Я же не знала…

– Абориген называется…

– Я никогда не хожу сюда купаться, – слабо возражала, оправдываясь Ирка.

– А ну бегом! У тебя зуб на зуб не попадает. Да и родители, небось, нас потеряли.

Примчались они вовремя: мать проснулась и, насупившись, хлопотала на кухне. Сёстры понимающе переглянулись, и Иришка, чмокнув мать в щёку, беззаботно залопотала о совершённой прогулке. Иришкин трёп вернул матери былое расположение духа. Вбежал запыхавшийся довольный отчим с заветной жидкостью, и разговор продолжили за огромной сковородой с жарёхой.

– Много грибов-то, Петрович? – обратилась Яна к отчиму, подцепляя вилкой шляпку боровика.

– А хоть косой коси…

И, используя богатый запас, так называемых русских народных выражений, витиеватых и не очень, Петрович популярно изложил свой взгляд на нынешнее лето, не забывая наливать водочку в быстро пустеющую рюмку. Заставив всех выпить по первой, он более не настаивал, и семья разделилась: отчим пил, мать коротко переглядывалась с младшей дочерью, а долгожданная гостья, не обращая ни на кого внимания, аппетитно уплетала грибы. Анна Ивановна заботливо пододвинула сковородку поближе к Яне.

– А вы? – запоздало спохватилась Яна, оторвавшись от поглощения боровиков.

– Мы в обед ели, а ты только вилкой ковыряла, – улыбнулась матушка.

– Надо было со мной купаться, у вас бы сейчас аппетит был…

– …………………………………………………….. вы меня не дождались? – топорщил тюленьи усы красномордый Петрович.

– А кто бы хоть на дне-то тебя искать стал? – фыркнула Ирка.

– Да я… Да лучше меня… – надувая щёки и выпячивая нагловатые водянистые глаза, пытался острить Петрович.

– Топор только плавает, – не унималась Ирка.

– Много ты понимаешь…

По мере опустошения заветной ёмкости отчим преображался на глазах: щёки его наливались нездоровым румянцем, поросячьи глазки искрились радостью, голос приобретал оттенки грома. Красноречие Травкина всегда сменялось жаждой подвигов, иногда эти «подвиги» впоследствии являлись поводом для соседских пересудов и сплетен. Горячительного для незабываемых поступков сегодняшнего дня явно не хватало.