Алексей Ивин - Полина, моя любовь. сентиментальная студенческая повесть

Когда все сели вокруг стола, я стал беззастенчиво разглядывать девушек, несколько сковав их. Марина казалась холодна, нарочито безразлична и изысканна; я любовался ее артистизмом и красивым лицом, она же почти не смотрела на меня, видимо разочаровавшись. Ира, немного поломавшись, прочитала стихи в честь именинницы: стихи были искренние (кто не сочиняет втихаря на филологическом факультете пединститута), но неуклюжие, резали ухо – вирши времен Феофана Прокоповича. Тем не менее, я взял дарственный альбом и прочитал их еще раз про себя; эстетическое удовольствие было невелико, но Ира уже знала (Грачев разболтал), что изящной словесностью я не брезгую тоже; кроме того, мне хотелось ее поощрить: как-никак, это был пункт, на котором сошлись наши интересы.

Меньше других меня заинтриговывала Полина; она сидела напротив и улыбалась, потуплялась, кокетничала, однако при всем том все, что она ни делала, получалось естественно и просто, без жеманства и видимой рисовки, ее простота и доверчивость успокаивали; она не оценивала, не примерялась ко мне, я будь мы одни, я бы, кажется, крепко пожал ей руку, как старому верному приятелю.

Студенческая вечеринка с вином, с шутками, без стеснения, запросто – такова завязка, интерьер. Я подавал довольно удачные реплики, налегал на закуску, не переставая все замечать. Речь шла о выборе, по совету Грачева, о смотринах. Я еще не знал, кого выбрать, и пялился на Иру, считая, что красота остальных не позволяет мне надеяться на успех (на сиюминутный, без дальних прицелов, потому что – вечеринка, танцульки). Общий поверхностный разговор порхал над столом, как мотылек, часто садясь на цветы пауз (эта безвкусица заимствована из галантной поэзии, кажется, из Дю Белле).

Еще не било полночь. Как-то получилось, что я сказал две-три незначительные фразы Полине, ответы были просты, доверчивы. И я выбрал. Крутилась лирическая пластинка, Полина была хороша, как – если опять позволительна безвкусица – роза в хрустальной вазе. Мое не совсем еще определенное настроение было чутко уловлено, и когда все решили спуститься вниз, в танцзал, мы уже знали, что пойдем вместе. Можно было спуститься прямо по лестнице, но мы прошли длинным коридором, и этот путь сблизил нас. Внизу было многолюдно, пестро, распоясанные ребята невразумительно орали с эстрады, и оглушительно гремела музыка. Мы встретились с Валентиной и Грачевым, и их лукавые взгляды мне совсем не понравились. В тот вечер я был похож на беспризорного пса, которому досталась славная кость и не терпится с нею укрыться и основательно обглодать (сравнение очень уродливое, но близко к истине). Поэтому я очень скоро вышел из круга и Полину вывел. Мы отправились на розыски моих знакомых; в институте я проучился почти два курса, знакомых было полно, но, право, сейчас мне не было до них никакого дела: повод, чтобы удрать от Грачева, уединиться. Знакомых мы не обнаружили, зато последующее танго танцевали уже в другом конце зала. Я робел, волновался, что называется, боялся дышать, нес напыщенную чепуху с претензией на остроумие, от чудного запаха ее мягких, крупно завитых волос меня познабливало. На ней было нарядное платье, почти цыганское по пестроте и яркости, с щедро нарисованными букетами неземных цветов, схваченное в талии поясом, и пояс этот под моей рукой легонько подвигался. Ее глаза, серо-зеленые, прикрытые ресницами, смотрели мимо меня, через плечо, в зал и мерцали, я нашептывал в ее аккуратное ушко, голое, без серег, счастливые пошлости, которых она, конечно же, не слышала, потому что очень уж на высокой ноте завывала электрогитара. Я говорил, говорил, заговаривался, прижимался теснее, пьянел, пока в голову не закралась посторонняя, но очень мне – с моими фобиями – свойственная мысль, а именно: не застряла ли в усах, не приведи Господь, крошка от гостеприимного девичьего ужина? Я, конечно, разгладил усы, однако уже так опьянел и почти задыхался, что следовало немного остыть.

– У меня промеж лопаток не торчит стрела? – спросил я, чтобы хоть иронией защититься от дурманящего воздействия, но Полина лишь слабо улыбнулась, и я оставил ее, договорившись, что мы встретимся минут через десять за праздничным столом. Я капитально в своей привлекательности засомневался, тем более что ответом на мои комплименты была лишь слабая, чуть блаженная и томная улыбка на полных, длинных губах, делавших Полину похожей на Мирей Матье. В то время я был юноша гетерогенный и часто прибегал к помощи зеркала: ведь в случае, если бы я понравился себе в зеркале, я был бы уверен, что нравлюсь и ей. Такой расчет. Итак, недотанцевав, я покинул Полину, чтобы проверить сомнение насчет крошки, обдумать положение, собраться с волей, и вернулся не прежде, чем убедился, причесавшись и заново повязав галстук, что внешний вид мой удовлетворителен и что девушка, томящаяся накануне праздника из-за нехватки субъекта, на которого излилась бы ее праздничная влюбленность, клюнет и на такого обормота, как я.