Гай Себеус - Тайна царской короны. 12 новых скифских сказок

Ушёл на этот раз Скил и как в воду канул, пропал бесследно. И где искать его – никто не знает.

Родители уже начали дочери нового жениха подыскивать. А та женихов перебирает, а сама всё к плетню выходит, да в сторону меловых пещер посматривает, милого ждёт.

Не знали старые родители, что молодые обучили летучую мышку летать меж собой, вести приносить. Если та просвистит: «Цвирк-цвирк», – то всё хорошо. Ну а если уж: «Цварк! Цварк!» – беда наступила, и можно не ждать Скила обратно. Тут уж действительно можно искать другого жениха.

Долго мышки не было. Но принесла она, в конце концов, печальную весть.

Поняла Опойя, что заслушался всё-таки её Скил песнями моноцеросов о таинственных перекрёстках, потерял память и нечаянно открыл свой взгляд, став для них едой. Забыл он и о доме, и о своей невесте. Сидит, видно, в пещерке, своей очереди – стать ужином моноцеросовым – дожидается.

Надела тогда девушка доспех воинский, взяла меч, который жених сковал, прихватила своего барана и овцу, петуха и курицу и пошла его выручать.

Шла она, шла, шла-шла, наконец-то пришла к самым меловым горам. Смотрит, сидит на вершине моноцерос-охранник, нахохлился сурово, по сторонам озирается.

Тогда она сама спряталась, а барана вперёд и выпихнула.

Видит моноцерос: баран бредёт. А вокруг никого. Одолел его соблазн полакомиться бараньими мозгами. Подскочил, взгляд открытый бараний поймал, клювом в глаз проник. Сидит, от удовольствия покряхтывает, любимым вкусом наслаждается.

Насытившись, моноцерос перетряхнул пёрышки, потянулся, раскачиваясь в сладостной неге, и запел, совершенно позабыв, о том, что он охранник.

Хорошо, что Опойя успела уши себе овечьей шерстью заткнуть!

Проскользнула она дальше, смотрит, следующий моноцерос-охранник сидит. Ему она овцу вытолкнула.

Пока тот распевал, Опойя опять мимо проскочила.

Смотрит, высоко посреди меловых скал площадка. А в центре на золочёном птичьем помосте сидит вожак стаи моноцеросов. Перья седые, голова лысая, а клюв такой тяжёлый, что вниз тянет.

Ему она курицу с петухом выпихнула.

Тот полакомился куриными мозгами, но мало показалось – не поётся, голос срывается.

Тогда старик-моноцерос взлетел к ближайшей меловой пещерке и клювом выволок человека. Опойя так и ахнула: «Это же мой Скил! Но что с ним? Он будто очарованный! И глаза беззащитно распахнуты!»

А моноцерос тем временем вокруг Скила то с одной стороны зайдёт, то с другой, не терпится ему до мозга человечьего добраться. Но никак взгляд поймать не может – Скил всё отворачивается. Злится старик, крыльями хлопает, прыгает, но только хуже делает: Скил ещё и рукавом заслонился.

Что делать Опойе? Как спасти жениха? Моноцерос – тварь огромная, сильная. Не справиться девушке с ним! А тут ещё и другие моноцеросы из пещерок выглянули, дело к вечеру, всем ужинать хочется.

Смотрит Опойя, по тропочке стадо овец тянется. Слетели моноцеросы к ним, каждый себе жертву выбрал. Даже вожак бросил с человеком возиться, покорную овцу себе выхватил. Насытились они, уселись на скалах в красивых позах, запрокинули головы и запели.

На эти звуки вышли из меловых пещерок другие пленники.

Лица у всех счастливые-счастливые! Прекрасным пением наслаждаются, совсем позабыв, что цена этой радости – жизнь!

…Струйные мелодии обвевают тела слушателей, нежными женскими голосами приподнимают их до высот Создателей. И всё невнятное становится понятным, всё обидное оказывается прощённым!

И, кажется, что расплатиться жизнью за такое изысканное удовольствие можно легко и просто! Они свой выбор на этом перекрёстке уже сделали!

Тогда и Опойя поняла, что пора и ей делать свой выбор.

Выхватила она меч и срубила жадным тварям головы. До одного только старика-моноцероса не достала, слишком уж высоко он уселся. Очнулся вожак, глядь, а вся его стая безголовая лежит!

Ох, и озлился же он! Коготками на крыльных оконечностях, что так похожи на человечьи пальцы, начал выдёргивать из собственных крыльев перья. И бросать в девушку, как стрелы. Перья острые, смертоносные! Только доспехи, выкованные Скилом, и спасли Опойю от гибели неминучей!

Но одинокий, общипанный, уставший от пения и от злобы, моноцерос был уже не опасен.

Вывела храбрая Опойя пленников из меловых гор на степной простор. А они расходиться не желают. Сбились в кучку, назад оглядываются, будто ждут чего-то. Будто об утраченных песнях прекрасных сожалеют. Вот беда-то!