Виктория Чуйкова - Плата за любовь. Роман

– Кто? – в один голос спросили женщины.

– А я не знаю! – развел он руками и впился взглядом в отца, словно тот должен быть в курсе.

– Ну, зато мы знаем, – все еще изучая информацию, произнес Эд, – почему дед тогда заплакал. Значит, говоришь, продали?!

– А если выкупить? – предложил Жан, видя, как это затронуло сына.

– Вряд ли получится, даже если мы найдем кому. – Эд замотал головой.

– Почему? – удивился Жан.

– Потому, что сразу не перепродают! – безнадежно произнес Дэн и уселся прямо на пол.

– А мы предложим замену! – не оставлял своей идеи Жан. – Дэн, неужели не найдешь чем заменить?

– Найду, но… – махнул рукой, все еще не веря в предложенное мероприятие.

– Значит так! – Жан взялся за дело. – Я сделаю тебе бумаги, бланки прошлых лет у меня есть, а ты напишешь завещание, себе же. А там посмотрим.

– Прокатит?

– Сделаем, чтобы прокатило. – похлопал сына по плечу Жан, протянул руку и практически поднял его.

– Тогда пойду, посмотрю, что не жалко. Но «Мечту» – верну! За любые деньги! Гения, ты со мной?

– А тебе не интересно, кто ее продал? – Ев шла за ним, покусывая губку.

– Это я тоже узнаю! Ох, не завидую я товарищу.

– Дэн! Но ведь продавец может быть не причем.

– Я ее не дарил! Она исчезла в военные годы, как и еще несколько семейных реликвий. Не из дома, мы все тогда убрали в хранилища, но…. Теперь то я понимаю, что достал кто-то из своих. Тогда мы проглотили, списали на нацистов, мол, взяли, что нашли, основное хранилище не тронуто было, но раз такое дело, то…

Июнь был жарким и не только погодой. Дэн, в ожидании нужных бумаг, наконец-то решился взяться за восстановление церквушки, поставленной его предками в имении. Часовня примыкала к дому, дверь была ветхой и первой требовала реставрации. За дверью сделали арочный проход и только после этого принялись непосредственно за саму церквушку. Ев так увлеклась, помогая ему, что не покидала мужа до позднего вечера, восстанавливая фрески и витражи первого яруса, пока муж, бегая по лесам, занимался куполом. Их видели только к утреннему чаю, ужину и очень редко в обед. Все кто заходил к ним обсудить нечто важное, сами не замечали, как присоединялись к процессу и проводили там несколько часов к ряду, на подхвате – «подай, принеси». Семью это не удивляло. Семье это даже нравилось.

А вот отношения старших, Эдгара с Валери, приводили, буквально всех, в замешательство. Их страстная любовь дополнялась яростными спорами буквально по каждой мелочи. И хотя они тщательно избегали свидетелей – весь дом знал, вздыхал и каждый раз собирался вторгнуться. Только вмешиваться было бесполезно, в связи с чем, все, скрепя зубами и с замиранием сердца, ждали развязки в новом витке их отношений.

– Вел! – Как-то не выдержала Вилена, в очередной раз, проводив мужа с Эдгаром в поездку. – Что происходит?

– Ничего! – буркнула дочь.

– Как это ничего?! Я же слышу. Каждый раз, выходя из дому, вы ругаетесь.

– Значит, не будем выходить! – язвительно произнесла Вел.

– Он тебе надоел? – не реагируя на тон, но с опаской, спросила Ви.

– Во-первых – нет. Во-вторых – мы просто спорим. А в-третьих – почему мне?

– Потому, что именно ты находишь тему, всем этим, как выяснилось, просто спорам!

– Интересно, почему это ты не слышишь, что именно он их подкидывает!

– Ну, конечно! Кто бы сомневался! Особенно вчера.

– А что было вчера?

– Ты даже не помнишь! Чем тебе не угодила рубашка, которую он надел?

– Значит, чем-то не угодила. Не помню. – Вел пожала плечами, устав от разговора.

– И чего ждать дальше?

– Не задавай вопросы, на которые нет ответа. – Вел так и подмывало найти причину и проводить мать, но воспитание не позволяло и она, показывая всем своим видом, что разговор неприятен, не совсем сдержанно, отвечала. Вилен слышала слова и мысли, и, стараясь не обидеть, решила прекратить начатый разговор:

– Хорошо, не буду. И повторяться по этому поводу тоже не буду! Считаешь, что именно так надо – живи, я умываю руки. – Виен еще раз внимательно посмотрела на кислое выражение лица дочери, засунула поглубже рвущееся нравоучение и отстранилась не только внешне, но и внутренне – отключив любое «внимание» своих ушей в ее адрес. – Пойдем, глянем на работу младших.

– Нет настроения. И вообще, мам, мы сами разберемся. – уже спокойней, произнесла Вел.

– Я поняла, не маленькая. Больше не скажу ни слова. Но Эда я люблю как сына. Мне его искренне жаль. И одевайся! Не хочешь «глазеть» на то, как другие трудятся, свозишь меня по магазинам.