Глеб Ларин - Межвековье

– Вот, – сказал он, показывая на воротничок с новой блестящей медалью лауреата. – Наградили, понимаешь ли.

– Поздравляем! Поздравляем! Мы очень рады за вас, Леонид Ильич! – отозвались Громыко и Андропов, приподнимая свои бокалы.

– Спасибо! И вам спасибо, товарищи, что доверяете мне! – отозвался растроганный Брежнев. Он же уже развернулся, чтобы продолжить путь, к тем, кто еще лично его не поздравил, как вдруг обернулся и с интересом на лице спросил:

– Послушайте – ка! А что тот атташе, ну который в нашу девку был влюблен, он еще у нас в стране?

Громыко улыбнулся и ответил:

– Леонид Ильич, неужели вы помните эту историю?! Какая у вас хорошая память! Да, он до сих пор в нашей стране, правда он вовсе и не атташе теперь.

– А кто же? – спросил Брежнев.

– Да уж дорос наш с вами общий знакомый до полного звания посла своей страны и, кстати, проводит очень полезную для наших стран политику сотрудничества!

– Скажите – ка! – удивился Брежнев. – А девку – то эту, Машу, бросил, небось?

– А вот и нет, Леонид Ильич! – рассмеялся Громыко. – Девушка Маша, теперь вам не шаляй – валяй, а жена посла Республики N!

– Вот – те, на! Жена?! Не верю, покажите!

Тут в разговор вмешался Андропов.

– Леонид Ильич, пальцем показывать неудобно. Посмотрите за моей спиной, видите у картины с Георгием Победоносцем группу людей.

– Да, вижу! – оживленно сказал Брежнев.

– Среди них много женщин. Какая, по – вашему, самая красивая из них?

– Ну, вы даете, Юрий Владимирович! Хм – м… Впрочем, мне кажется вот та брюнетка в белом платье, с белой розой в руке.

– Браво! – восхитился Андропов. – У вас великолепный вкус Леонид Ильич! А ведь это и есть Маша, бывшая медсестра больницы №63 Неверова!

Но Леонид Ильич почему – то не разделил радости Андропова. Он еще раз взглянул через его плечо на Машу и мрачно сказал:

– Ну вот, да что это такое!? Если мы таких красивых женщин в обмен за лояльность разным там послам будем раздавать, кто нам красивых детей рожать будет?!

– Не за лояльность, Леонид Ильич, – поправил его Громыко. – Лояльность послов – это наш профиль. За завод!

– Все равно, – как – то безутешно сказал Брежнев. – Нехорошо это своим генофондом разбрасываться. А завод, а что завод? Мы его ведь в срок запустили. Да, в срок. Я и указание дал, чтобы всех достойных там за запуск наградили.

– Леонид Ильич, всех ли достойных? А вот нас с Андрей Андреевичем позабыли, ведь мы кажется тоже к этому событию причастны?! – пошутил Андропов.

Брежнев, погрозил пальцем, рассмеявшимся Громыко и Андропову и сказал:

– Вам бы, по – хорошему по строгачу в личное дело, что чуть такое важное дело не развалили. Если уж награждать кого, то вон ее! Да, была Маша, да стала не наша.

Он еще раз взглянул в сторону дипломатического корпуса Москвы, махнул рукой, и ушел в сторону лучших представителей советского народа.

P.S. Неверова М. А. в результате предательской деятельности генерала КГБ К – на была вынуждена срочно вернуться на Родину. Муж Неверовой г – н К. после тщательной проверки признан невиновным, но ушел в отставку. Его местонахождение в настоящее время неизвестно.

По некоторым сведениям в горбольнице №63 Неверова работала не медсестрой, а санитаркой.

– Ма! Мама! – малыш Игнат тянул одеяло с Ксении.

Та откликнулась не сразу, а, проснувшись испугано, глянула на Игната.

– Ты чего, сынок? Али случилось что? – спросила она.

– Не – а! – бойко ответил малыш, пробираясь к матери под одеяло. – Тама, у печки деда постится!

– О господи! А ты по чем знаешь? – спросила Ксения, укрывая малыша.

– Я пи – пи бегал, а там деда, испужался, – сказал малыш, прячась в тепло.

– Ну, ты глянь, ни свет, ни заря! – сказала Ксения и, поеживаясь от холода, встала и поплелась к печке.

Там она включила свет и увидела отца.

Ксения вздохнула, сунула босые ноги в валенки и, прихватив табурет, подошла к нему и села напротив.

У печки невозмутимо стоял ее отец, восьмидесяти с гаком лет старик Григорий, в тулупе опоясанным полотенцем, валенках, в шапке с опущенными ушами и метлой по правую руку.

– Ну что, чусовой, стоишь? – спросила Ксения отца.

Старик не ответил. Он молча взглянул на дочь, переминался с ноги на ногу и застыл в стойке.

– Ой, ты! – сказала Ксения, взглянув на ходики. – А время – то, только спать ложились! Как же ты, батя, до утра – то? Может, присядешь, а?