Анатолий Агарков - Годы чудесные

А у меня плечи к ушам тянутся и слёзы по щекам.

– Садись, тупица, «два».

Этих двоек я нахватал….

Екатерина Степановна вызывает в школу маму, пальцем в меня тычет:

– Первый кандидат на второй год.

– Что ж ему не хватает? – мама горько сетует. – Старшая сестра ударница.

– Тупой потому что.

Дома пересказала разговор с учителем отцу. Тот:

– Не верю. Ни одному слову не верю.

– Ну, так сходи и разберись.

– Нет, в такие дела я не суюсь.

И мне:

– Тебе жить, сынок, ты и учись.

Я напрягался, письменные работы все делал, но отвечать у доски до смерти боялся.

Школа стала полигоном нашего соперничества с сестрой. Люся успевала по всем предметам, её хвалили учителя, а я у Катьки Невеликой балбес балбесом был – с двойки на тройку перебивался и с трудом переходил в следующий класс.

«Рахитик!» – кривила губы сестра, суммируя мои умственные способности с физическими данными. Мама рукой махнула – непутёвый. Отец терпеливо ждал, когда же во мне взыграет агарковский характер, и покажу я свои истинные способности.

И вот однажды мой интеллект проснулся. Тому, наверное, дружба с сестрой и братом Шиляевыми способствовала. Я не только стал получать хорошие оценки, но обнаружил вдруг удовольствие в самом процессе познания. Учебники обычно покупали в августе, а к началу учебного года в них не оставалось ни одной незнакомой для меня страницы. И в моих и Люсиных.

– Ты что, паршивец, делаешь! – возмущалась сестра, обнаружив подвёрнутый уголок страницы (так я отмечал рубеж прочитанного) в своём новеньком учебнике.

На планшете успеваемости в четвёртом классе я пересел с черепахи на паровоз. Радуясь успеху, шёл спиной к Бугру и напевал:

– Наш паровоз вперёд лети, в коммуне остановка….

Останавливает «императрица»:

– Куда, Агарков?

– На почту, письмо брату отослать (Саня Саблин служил в армии, и мы переписывались).

– Давай сюда и возвращайся – я сама в ящик опущу.

На следующий день…. Была зловещей её ухмылка. Стальная линейка кусачей щукой извивалась в жилистой руке.

– Ты думаешь, я такое письмо отправлю в Советскую армию? Как ты меня там называл? «Учихалкой»?! Бью я вас?! Ты ещё не знаешь, как это будет, если я начну вас бить.

Линейка со свистом рассекла воздух и вспорола обложку «Родной речи».

– Сядь и не вздумай меня провоцировать – сегодня я не в духе.

А я подумал, садясь, вот бы отцу рассказать, кто учебник порвал – он бы тебя так спровоцировал! Екатерина наша Невеликая (росточком не вышла) гордилась своим фронтовым прошлым, но и мой отец не за пряниками на танке ездил. Только не принято у нас родителям жаловаться – смертный грех.

Жаловался Вовке Грицай – соседу, другу, старшекласснику (на целый класс впереди!). Тот ухмылялся:

– Это что, ты бы с Копчёным повстречался – сразу бы в штаны наложил.

Копчёным звали их директора.

Вовка учился в восьмилетней школе номер три – двухэтажной, деревянной, через дорогу от нашей белокаменной, сорок четвёртой. Люся тоже там училась, а мама работала техничкой. Вечерами после занятий я прибегал ей помогать – переворачивал парты, подметал. Но Копчёного здесь не встречал.

Вовка рассказывал:

– Он как за волосы схватит, тащит по коридору и орёт: «Я тебя, паршивца, из школы выкину». И выкидывал с крыльца. А после ничего, не выгонял, даже и не вспоминал – главное под горячую руку не попасться.

– А вы бы на лысо постриглись, – подсказал.

– Да ему-то по фигу – он и за ухо может схватить. Так вырванные волосы отрастут, а ухо – хрен.

– Ещё моду взял, – Вовка рассказывал, – станет в дверях на большой перемене и ловит тех, кто из туалета в школу бежит – пальцы нюхает.

– Зачем?

– Так мы ж курим – пахнут табаком. Он за ухо и мордой об косяк. Лучше, говорит, я тебя паршивца сам убью, чем ты от рака будешь загибаться. Так мы потом придумали – возьмём ладошку гавном натрём. Он нюхает и морщится:

– Вы что, паршивцы, жопу пальцем вытираете?

Умер Копчёный на боевом посту – в директорском кресле, от инфаркта. В день похорон в обеих школах занятия отменили – учащихся и учителей отправили в похоронную процессию. Не знаю почему, но гроб с телом подавали из квартиры через оконный проем. В траурной колонне все перемешались, и я под шумок удрал.

В третьей школе не было централизованного отопления – в каждом кабинете стоял барабан (печь круглая такая). Помогая маме убираться, золу выгребал и думал, как тут можно заниматься – огонь, потрескивая, отвлекает. Учитель выйдет – можно класс поджечь. Вот мы…. У нас батареи, так мы додумались в розетку проволочку сунуть (на руку варежку одев), и всё – короткое случалось замыкание, вся школа в темноте.