Валерий Казаков - Портрет жены. Повесть о настоящей любви

– Сверху напиши: «Стройка века», – советовал Замес.

– А внизу нарисуй зайца и волка, – дополнил Вася. – И в углу ещё Петровича нарисуй с бородой.

– И с бутылкой водки, – продолжил Замес.

Погода была прекрасная, настроение бодрое, можно сказать боевое. Конец мая. Да что там говорить. Раньше в такое время я лежал где-нибудь на плоской крыше сенного сарая и, сощурив глаза, смотрел в небо, загорая и созерцая медлительные стаи белых облаков. Внизу уже шуршали лопухи, вся в сизых гроздьях соцветий млела под солнцем сирень, и всё вокруг было такое цветное, такое глянцевитое от свежей зелени, что поневоле думалось о хорошем. А сейчас из всего мая запомнилось только то, как мы ломали старый дом. Особенно отчетливо тот момент, как обрушился потолок, когда мы подцепили тракторный трос за угол дома и потянули. Дом накренился, заскрипел и стал медленно, со скрежетом заваливаться на один бок, как раненый зверь. Потом в нем что-то громко треснуло, как будто сломался у дома позвоночник, он страшно и протяжно застонал всем своим нутром и обессилено рухнул в серое облако пыли… Вот и всё. Дом умер. Перестало существовать гнездо человеческое. И мне подумалось, что когда-нибудь люди вот так же сломают и наши дома. От нас на земле ничего не останется. Не будет даже того уголка, в котором мы когда-то жили, тех предметов, которые мы видели каждый день, которые любили.

После обеда в тот же день мы делали разметку под фундамент будущей новостройки. Когда разметка была закончена, мы с Васей, вооружившись лопатами, принялись копать траншею под фундамент. Сначала работа пошла споро, гора земли с правой стороны от будущего фундамента быстро росла, и довольно скоро я с удивлением заметил, что величина траншеи этой горе как бы не соответствует. Эта гора земли явно была больше. Яма на месте будущего фундамента вглубь росла медленнее, чем этот черный бархан. К тому же моя спина вскоре стала мокрой, а плечи заныли от надвигающейся усталости.

Вдруг Вася перестал копать, выпрямился и с восхищением проговорил:

– Оцени!

– Что?

– Подними башку-то.

Я поднял голову и только тут понял, что это восклицание, скорее всего, должно относиться к какой-то проходящей мимо нас женщине. Повернул голову в сторону дороги и тотчас нашел её глазами. По деревянному настилу мимо нас проходила Жанна Ладан. Всё в ней на этот раз было восхитительно, эффектно и ярко: высокая грудь, полные ноги в гладком капроне, пышные каштановые волосы. Да что там говорить. Это было явление из другой жизни, в данный момент далекой. Из той жизни, где есть проза и поэзия, живопись и архитектура, фонтаны и скульптуры в тенистых парках. Где всё тонко, изящно и пахнет цветущими ландышами.

– Даже не верится, что когда-нибудь она станет чьей-то женой, – с грустью заключил Вася.

– Да, – отозвался я, чтобы хоть что-то сказать.

– Выйдет замуж, научится материться, как моя кобра, – продолжил Вася. – По дому будет ходить в грязном халате и своего мужика дармоедом называть… Потом ему, пьяному, от расстройства в рожу даст, разорется. Мужик ей фингал поставит, и пошло-поехало.

Дальше слушать Васю не хотелось. С Жанной такого не случится. Она другая. К чему этот глупый разговор.

Когда Жанна скрылась с глаз, я вспомнил свои школьные годы. То время, когда мне нравились невесомые юные создания – мои ровесницы. Вспомнил и задумался. Была среди них одна, которая нравилась мне больше других, и вовсе не потому, что обладала прекрасной фигурой. Нет. Она не была даже в центре внимания. Она плохо училась и часто пропускала уроки ни с того ни с сего. Я не знал ни её родителей, ни её близких подруг. Она всегда была одна. Знал только, что она не такая, как все, и по каким-то отрывкам фраз, услышанным в компании курящих в дощатом туалете парней, догадался, что она испорченная, что она тоже курит, что она умеет целоваться и ценит в мальчиках настоящую мужскую силу. И, что самое странное, – это в моих глазах её не унизило. Наоборот, я ещё внимательнее стал присматриваться к ней. Потому что она знала запретное. Она не только обладала тайной – она знала к этой тайне дорогу. Тогда, наверное, и пришло ко мне то чувство, которое сделало взгляд на женщин опьяняющим. Особенно в том случае, если в женщине есть нечто таинственное… Сейчас я не знаю, где эта девочка, какой она стала, я даже не могу отчетливо представить себе её лицо, но когда я вспоминаю о ней, мне всегда становится жаль чего-то. Жаль, что на людных школьных вечерах она стояла где-то в отдалении – невысокая, полненькая, с печальными, но удивительно лучистыми глазами. Сколько раз я мечтал подойти к ней и заговорить, но так и не подошел, не заговорил. А потом узнал, что она переехала вместе с родителями в районный городок, там пошла по рукам и за какую-то незначительную кражу попала в тюрьму. После этого у меня долго было такое чувство, будто я своей любовью мог спасти её, но не спас, мог ей помочь, но не успел.