Игорь Горев: Острова попутного ветра. сборник рассказов

Пожалуйста. С рождением Окрылённого время перестаёт быть безжалостным тираном: здесь и сейчас! Когда прошлое эфемерно и надуманно, а будущего нет совсем. Время разделилось. И одно записывается в бортовом журнале, твёрдой и капризной рукой, когда исправления невозможны, но не всё пишется, угождая тем изворотливому уму. Другое время – время окрылённое. Вы когда-нибудь слышали, чтобы одно событие совершалось в разное время? Отныне так и будет.

(Окрылённый – это человек лишённый земных оков. Окрылённый – это капитан, шкипер, проложивший курс любви, вопреки шквалам и взбешённым стихиям, курс сквозь Гибельные широты, полные опасностей и заманчивых пляжей.)

– Курс на Острова попутного ветра!

Никто не знает где это, и только Окрылённому доступно.

Но, думаете, темницы умеют прощать беглецов? Зря! Все темницы сложены из одного материала, вся их суть заключается даже не в затворах, рещётках и висячих замках. Нет. Если бы наш Окрылённый беглец оглянулся, то заметил бы, какой злобой исказились лица надзирателей и лица их покровителей. Он лишил их смысла существования! Он отнял у них жизнь, став причиной массовых самоубийств и психических расстройств.

Они не умеют прощать.

Ворота уцелевшей части цитадели зашевелились, подневольно скрипя. Створки тяжко разошлись в стороны. Внутри, в сумраке что-то копошилось, вспыхивало, раздавались повелительные команды, им вторило покорное эхо. И наружу начало выползать другое творение: какое-то чудовище, поблёскивая на солнце толстокожими боками и ощерившееся по сторонам ядовитыми колючками…

Извращённый ум, наблюдая бегство непокорного узника, чертил чёрным карандашом на белом ватмане. Густо и путано ложился чертёж, покрывая хитрой паутиной блеклый лист. В эту сеть он намеревался уловить беглеца. На ячейки подневольные сварщики наваривали броню, мертвенные блики освещали их лица и замершие на стапелях остовы. Конструктор торопил и подстёгивал, надсмотрщики поднимали плети: ругань и бессильный ропот становились частью творения, и оно удалось на славу.

Первое чудовище безумных конструкторов осторожно подползло к воде, с опаской попробовало воду и всей многотонной массой плюхнулось по самую ватерлинию, поднимая тучу брызг. За первым чудовищем последовало второе и точно так же тяжеловесно ударилось о морские волны, распугивая их широкими кругами. Затем один за одним начали выползать другие разнокалиберные монстры, от крохотных и юрких, до пышущих атомными сердцами великанов, медлительных и неповоротливых. Но всех этих уродов отличала одна способность – они умели наносить удары возмездия.

Целый флот выстроился вдоль берега в ожидании команды, омрачая небо копотью и дымом. Надутые бока кораблей и катеров нетерпеливо дрожали, словно борзые, почуявшие жертву.

Длинный гудок разорвал воздух на части, и он же послужил сигналом погони и травли. Флот Всех Федераций, под командой грозного адмирала, ускоряясь и поднимая брызги на форштевнях, рванул вперёд!

Беглец лишил темницу её смысла, и она решила отомстить, догнать и водворить законный порядок: обрести смысл жизни, тем самым обессмертив своё существование…

И вот, только теперь начинается самая обыкновенная земная история. А сколько необыкновенного и чудного уже свершилось и ещё свершится. Даже земные реки имеют два русла: одно видимое, другое скрытое – подземное.

Начинаем наблюдение

В одном приморском городке родился мальчик. Над ним склонилась многочисленная родня, сдерживая от счастья дыхание. И к нему, никем не замеченные, приблизились две загадочные фигуры. Блестящий адмирал, по обыкновению надменный и знающий себе цену, шагнул уверенной походкой, вытянул шею из белоснежного с золотым шитьём кителя и зорко всмотрелся в младенца: «Морячок. Подрастёт и никуда не денется, быть ему на моей палубе юнгой. А там посмотрим…» Второй вначале был безмолвен, потом улыбнулся, радостно щурясь на солнце, вдохнул слабые потоки утреннего бриза, прислушался и шёпотом произнёс имя новорождённого: Назар.

Шёпот, напоминающий шуршание листвы, тут же был подхвачен присутствующими. Имя всем понравилось, родные оживились и согласно закивали головами.

Сколько помнил себя Назар, он никогда не воспринимал окружающий его мир в цельности. Всегда он казался ему сложенным из осколков и фрагментов. Собранным грубо и наспех.

Когда сталкиваются вместе именитые (и не очень) художники и начинают создавать одну, общую на всех грандиозную картину, они традиционно подолгу спорят, перебивают оппонентов, доказывают своё сугубо гениальное ви́денье, а потом разбегаются в стороны (полотно огромно и место всем хватает) и приступают к творческому акту. Получается нечто красивое, чувствуется мастерство и талант, но в то же время явно аляповатое и противоречивое. Там где встречаются два мировоззрения, происходит столкновение колоритов и стилей, острое вонзается в мягкое, мутное пятно заливает детали, а чёткость классическими шпажными приёмами рассекает всё дымчатое и туманное, аллегорическое. Поднимается гвалт. Разноплановое полотно трещит и ползёт по швам, его пытаются сшивать. Малозаметные стежки и умельцев также причисляют к искусству и мастерам. Кому же хочется трудиться напрасно, а слава, а бессмертие, да обыкновенная краюха хлеба? И вот полотно объявляют священным, а затем аплодируют собственной находчивости. В нём подмечают некую ценность, талантливо отображающую нашу беспокойную и «многоплановую» жизнь, образ мысли. Объявляют настоящим искусством, прикрывают стеклом, защищают сигнализацией и выставляют охрану.