Игорь Горев: Острова попутного ветра. сборник рассказов

Пророкам скучно на Земле.

Осознание того, что возможности прибора не бесконечны,

и что-то обязательно останется вне поля видимости

И уже в следующий миг вся Вселенная, до самых отдалённых её окраин, всколыхнётся, придёт в движение и чутко прислушается – на Земле родился Окрылённый!

При появлении Окрылённого весь мир вокруг преображается. Вспышка сверхновой тускнеет перед таким событием. Разве можно ставить в один ряд обыкновенную термоядерную физику, при всей её сложности, и рождение новой Вселенной? Само Время, этот могущественный, непререкаемый повелитель любого бытия, неоспоримый распорядитель всех судеб без исключений, само Время перестаёт быть равнодушным часовщиком, раз за разом, запускающим сложный шестерёнчатый механизм в бессмысленную круговерть. Оно покидает неприступную башню, величаво приближается, задумчиво и почтительно склоняется. Почтительно к себе и новорождённому. И затем до самых отдаленных уголков Вселенной долетает его зычный глас:

– Родился тот, кто над временем! Эй, вы все: драгоценные и баснословно дорогие хронометры, уважаемые старинные ходики, дешёвые и вечно опаздывающие тикалки, электронные зазнобы – слушайте все! Теперь каждую вашу секунду и даже долю этой секунды вы будете сверять с его вдохом и выдохом. Вы можете быть точными, торопиться и опаздывать, вы даже можете остановиться навсегда, но отныне…

Итак, наша самая обыкновенная земная история начинается не сейчас и не здесь, как принято полагать, а…

Где-то очень-очень далеко, на самом краю разумных пределов в неистовой исполинской топке полыхали и сгорали всемогущие силы, способные своими энергиями сжечь не одну дюжину галактик со всеми солнцами и планетами.

И вдруг из этих неимоверно расплавленных недр возник луч света! Он не ослеплял и не жёг, а скорее напоминал светлую чудную птицу, прозрачную, бестелесную. Птица вспорхнула на край ближайшего протуберанца, покачалась задумчиво над чёрной бездной, словно раздумывая о возможностях затеряться и навсегда сгинуть в этой непроницаемо бесконечной тьме. Затем смело взмахнула необыкновенными крыльями, широко и свободно, ярко вспыхнула, освещая округи, оттолкнулась от языка пламени и полетела, стремительно пронзая неизмеримые пространства, рассеивая вокруг искры и разгоняя дуновением сияющих перьев пространства и зыбкое время. Преодолев безжизненно-мрачные космические пустоши, чудесная птица-луч, после очередного взмаха светлых крыльев, вынырнула из тьмы и приблизилась к одной очень крохотной планетке похожей на капельку лазури. Капельку приятно освещало ближайшее Солнце. На поверхности мирно кучерявились облака, а под ними купались материки, укутанные в кружево прибоя и похожие на драгоценную мозаику, сложенную из осколков полупрозрачных опалов, сердоликов, изумрудов.

Птица-луч залюбовалась, на планете её ожидала судьба – встреча с Окрылённым.

На тот час он был узником властной материи, влача жалкое существование, полное горестного отчаяния и разочарований. Сторожили его жалкие подслеповатые обитатели сумрачных коридоров, шаркающей, но важной походкой прохаживались они туда-сюда, считая себя свободными лишь потому, что находились по ту сторону запертой двери. Под гулкими сводами было слышно их перешёптывание, иногда раздавались язвительные смешки. Затем все звуки поглощались мрачными недрами. Ни прежней свободы, ни вольного полёта – всё предопределено.

Птица-луч свежим дуновением пронеслась мимо нерасторопных охранников. Те лишь испуганно повели воспалёнными веками, по-рыбьи тараща глаза и прижимаясь к стене. И тут страх сжал их сердца – они заметили льющийся из темницы узника яркий свет. Тот проникал сквозь щели, замочную скважину и разливался повсюду, грозя затоплением несчастным обитателям тесных коридоров.

Тогда они стали цыкать и грозить всеми карами. Свет продолжал проникать в их уютное подземелье, досаждать их существованию, такого они больше не могли терпеть и ворвались внутрь темницы. Окрылённого назидательно предупредили: впредь так не поступать и вести себя правильно, согласно распорядку дня и закону ночи. После чего чинно удалились, оставив узника один на один с ссадинами и кровоподтёками. Но ясная воля, узревшая небо, больше не могла мириться с беспрекословностью чьих-то законов и постулатами тюремщиков, сводящихся к одному: поверь в нашу правоту. После истязаний он засыпал, ему снилась заманчиво-радужная линия горизонта, и глубокая пропасть у ног, и тончайший, похожий на паутинку мостик, свитый из лучей света, тех самых, что иногда заглядывали к нему сквозь крохотное зарешёченное окошечко. И чей-то настойчивый голос призывал его не бояться и ступить на шаткий ненадёжный мостик. Узник просыпался и, вперив взгляд, подолгу рассматривал нависающий потолок, тогда беззвучные слёзы стекали на твёрдый пол, просачиваясь сквозь трещины, разъедая камень…