Анатолий Агарков - Жили-были два буржуя

Положение спасла Вербицкая – если, конечно, это можно было назвать спасением.

– Ты все же сердишься, – тихо сказала она и замолчала, то ли ожидая ответа, то ли обдумывая следующую фразу.

Инночкин молчал.

– Ты больше не придешь…

– Наверное – да, – «наверное» Костя вставил из вежливости. – Не приду.

– Тогда я сейчас возьму от жизни все, что она способна мне дать, – женская рука скользнула вниз по животу парня, проверяя, готов ли он к новым подвигам.

Для того чтобы немедленно встать и уйти, надо быть святым-пресвятым.

Семь бед – один ответ! – рассудил Инночкин и ни о чем больше не думал…

На завтрак Клара разогрела в микроволновке пиццу, которую они пошустрому съели и выпили кофе….

Потом поехали в универ.

Прошло десять лет.

Рубахин подкинул Костю до банка, пообещал заехать по звонку, но расставаться не торопился:

– А с госпожой Вербицкой у тебя что-то было или только складываются предпосылки?

– Хорошая сегодня погода, – ответил Инночкин, покидая салон. – Солнце светит в синем небе, птички поют, травка зеленеет. Чувствуешь, какой свежий воздух? Как за городом….

– Чувствую, – ответил Рубахин. – Дышу полной грудью. И не стоит так напрягаться; просто подумал: раз ты примерный семьянин, то мог бы я погрешить за тебя – мне не впервой. Тем более по возрасту она мне более подходящая.

Печально все это, – думал Инночкин, поднимаясь по ступеням в банк. – Даже умные люди не могут без пошлости воспринимать существующее бытие.

Когда-то, еще в студентах, Костя склонен был верить в то, что окружающий мир устроен разумно и логично. По мере взросления и накопления опыта, особенно делового, он все больше и больше убеждался в том, что никакой логики в устройстве мира нет. Есть только хаос и определенные причинно-следственные связи, большей частью – неподвластные разуму.

Самое стройное и грамотное, на его взгляд, объяснение придумали индусы. Поступки, совершенные в одной жизни, влияют на все, что творится в другой. Индус бы ответил Рубахину на его закидон – будешь злоупотреблять этим, в следующей жизни станешь пенисом. А Костя не смог.

Госпоже Вербицкой, сказали в банке, занездоровилось, и она уехала домой.

Инночкин позвонил Кларе.

– Что с тобой?

– Мой грех! – повинилась она, совершенно не удивившись звонку Константина. – Что-то неважно себя почувствовала и сачканула. Все документы твои готовы – я их с собой забрала. Приедешь? У меня сейчас просто нет сил снова выходить из дома. Как вернулась с работы, пала трупом и думаю – кто бы мне ужин приготовил? Если хочешь, я завтра встану пораньше и к восьми подвезу тебе эти проклятые бумажки, а?

Последняя фраза была сказана с такой надеждой на то, что слишком рано вставать не придется, что только конченая сволочь могла сказать: «Хорошо, привози утром».

Инночкин не был сволочью, тем более конченой. Поэтому он ответил:

– Я сейчас возьму пельменей и спасу тебя от голодной смерти. Или пиццу?

– Из твоих рук даже яд. Жду.

Затем Костя отказался от услуг Рубахина – не хотелось пошлости слушать, и поймал такси: свой авто на профилактике в СТО. Подумав о Соломоне Венедиктовиче, поймал себя на мысли о том, что пьяный Рубахин нравится ему гораздо больше трезвого – никакой заносчивости, никакого апломба, никакого негатива в отношениях с окружающими. Напротив – сплошной позитив. Да он и сам на лесть подчиненных «Золотой вы человек, Соломон Венедиктович!» говорил без бахвальства: «Когда выпью – да!»

– Как ты вовремя! Молодец! – похвалила Клара, открывая дверь.

В прихожую тут же потянуло запахом свежей выпечки, к которому примешивались ваниль и корица.

Несмотря на заявленное «нездоровье», Вербицкая была не в халате, как ожидалось, а при полном домашнем параде – кремовая трикотажная блузка, светло-коричневые бриджи с завязками на поясе, легкий, естественный, без ярких красок макияж.

– Я испекла сметанный кекс с изюмом, – придав голосу заговорщицкий оттенок, словно речь шла о чем-то запретном и оттого еще более желанном, сообщила хозяйка. – Можешь считать, что старалась к твоему приезду. Так что ты просто обязан попробовать.

– А это куда? – пакет пельменей в руках.

– В морозилку или домой увезешь.

Кекс, стоявший посреди стола, уже успел остыть до той кондиции, когда его можно есть.

– Чай? Кофе?

– Чай, и покрепче, пожалуйста, – попросил Инночкин.

Незаметно для себя Костя слопал почти весь кекс. Хозяйке досталось всего два кусочка, но она не была в претензии.