Анатолий Агарков - Жили-были два буржуя

И снова в селектор:

– Ксюша, объяви по участкам: в 16—00 в столовой банкет всех сотрудников нового предприятия. Приглашаются все желающие. Вход по заявлениям на работу.

– Многопрофильное предприятие? – удивился Костя. – Ты говорил об энергоремонтном.

Рубахин вознес к потолку палец:

– Думать надо на перспективу. А название не удивило?

– «Рубахин-Инночкин»? Годится.

Вошла Шулленберг с деньгами – вышла без них.

– Ну, давай, Костян, шевели батонами: закуска, выпивка, музон – чтоб все честь по чести. Людям надо угодить.

Идея сработала. Не организовано, но вереницей народ потянулся в отдел кадров, потом в столовую. И там, и там возникли очереди: Юлия Павловна принимала заявления на увольнения, а инспектор ОК Галочка Гончарова – на прием.

В начале пятого часа дня в столовую вошел С. В. Рубахин. Весь коллектив возглавляемого еще им предприятия собрался за накрытыми столами.

Соломон Венедиктович был краток:

– Дорогие коллеги! Сегодня вы приняли мужественное и верное решение. Вы надеетесь, а я уверен, что все плохое останется у нас позади, а впереди будет только хорошее. Желаю всем на новом поприще успешной работы, результатом которой станет наше общее процветание. Не знаю, как вы, друзья, а я уже просто задолбался работать на дядю чужого.

Все дружно поддержали директора.

– Хочется спокойно жить и трудиться. Хочется счастья семье и России!

По бурным аплодисментам, переходящим в овации, седовласые ветераны производства вспомнили длинные пустые речи густобрового, как Рубахин, Леонида Ильича и прослезились. Выпили, целоваться полезли. Соломон Венедиктович чуть не пал жертвой своей популярности….

Вокруг Константина сбилась малолюдная непьющая компания. Обсуждали пафосную речь директора, соревнуясь в острословии. Нина Львовна доверительно склонилась к Инночкину, предоставляя ему великолепную возможность заглянуть в вырез ее платья:

– Давайте поговорим о чем-нибудь приятном! Например, о том, кто как планирует провести отгулы.

Костя демонстративно отвел глаза в сторону:

– Ну, у меня-то отгулов не будет.

– У вас-то понятно, а у других?

– Поеду к теще в деревню. Лес рядом, речка, сугробы – сказка! А воздух какой!

– Я буду дома сидеть. Балбесами своими займусь – оболтусами растут.

– Так, оболтусы или балбесы?

– Какая разница!

– А для меня понятия отдых и планы несовместимы – доверюсь судьбе…

Полностью дошедшая до кондиции основная масса сотрудников понукала выпить:

– Кто родился в ноябре, вставай, вставай, вставай…

– Ну, мне пора, – засобирался Инночкин. – Кажется, оргия начинается.

Но не успел уйти без скандала – уже у дверей тормознул его изрядно «уставший» Рылин и погнал с места в карьер:

– Что за херню вы затеваете с Рубахиным?

Рылин-мурылин, – машинально срифмовал про себя Костя, внимательно разглядывая пьяного инженера (ну, правильнее-то главного, но не сейчас) и прикидывая, кто тот по жизни – чудак на букву «м» или просто контуженный.

– А он разве не толково объяснил?

– Получается: вы с директором умные, а остальные не очень? Но я вам не мальчишка, чтобы мною крутить! Или думаешь, что ты здесь самый крутой?! Так я таких об колено башкой…

Чудак на букву «м», без вариантов, – определился Инночкин.

Рылин сознательно шел на конфликт. Как человек неглупый, догадывался, что неспроста Рубахин затеял возню – в буржуи собрался. Но Соломошка ему не по зубам, а вот эта его конечность правая… Больше всего ему хотелось подраться с Инночкиным прямо здесь и сейчас – при всем честном народе. С нанесением друг другу телесных повреждений легкой и средней тяжести. С привлечением милиции и судебно-медицинской экспертизы. Вот будет знатный шухер, который собьет спесь с этого выжиги из снабжения и поднимет его (Рылина) в глазах директора. А может быть, и сорвет массовый уход людей от финнов, у которых Рылину больше светило. Он так думал.

А Костя иначе. Косте стало ясно, что спокойного разговора не получится. Можно было утащить буйного молодца в туалет и макнуть головой, куда следует, но как-то не хотелось связываться. Опять же – зима на дворе, в коридорах ощутимо сквозит, он же, бедолага, простудится.

Был и другой способ – пожестче. Пара хороших ударов сбивала пьяную удаль не хуже холодного душа. Но Рылин еще не перешел той грани, после которой у Кости начинали чесаться кулаки. Не вдаваясь в детали и уточнения, Инночкин сообщил главному инженеру о своем желании попрактиковаться в хирургии: