Валерий Скляров - Мужской взгляд. Дневник охотника за приключениями

Но командир не разрешил. Услышав «товарищ командир» и сообразив, что я не собираюсь его душить в припадке справедливого гнева, командир приказал отвезти меня обратно в госпиталь и приковать цепью к койке.

Цепью меня не приковали, но следить стали пристально, и второй раз убегать мне было уже сложнее.

А бежать надо было позарез. Приближалась пора сдавать госэкзамен. И я твердо был намерен разделаться с высшим образованием в текущем году.

Второй раз из госпиталя меня вывез школьный приятель, недавно получивший звездочки лейтенанта и ослепивший своей белоснежной улыбкой теток на КПП.

Я заскочил домой за формой (как контрактник, я носил такую же форму, что и офицеры-мичмана), потом заехал к сослуживцу Андрюхе Баринову – счастливому обладателю мичманских погон, кортика и огромного количества наград за безупречную службу.

И вот в таком виде – белая фуражка, туфли на каблуке, брюки-клеш, андрюхин китель с медалями, парашютными и водолазными значками, штатом «Спецназ ВМФ», с золотым кортиком на боку и совершенно пустой головой – я вступил в аудиторию, где заседала высокая государственная комиссия.

В одной руке фуражка, другая рука придерживает кортик, грудь колесом, «Разрешите взять билет», «Разрешите готовиться», «Разрешите отвечать» – и наши ученые дамы и не менее ученые джентльмены, мягко говоря, растаяли. Что и говорить, филфак – это не то место, где каждый день можно увидеть живого мужчину. Да еще и военного.

Билет я отвечал уважаемым профессорам Бобчинскому и Добчинскому.

Добчинский совершенно не слушал ту ахинею, которую я нес, отвечая на первый вопрос экзаменационного билета. Старичок как завороженный во все глаза смотрел на значки-шевроны-погоны и выражением лица напоминал дошколенка, впервые увидевшего «дяденьку-моряка». Профессор дождался паузы в моей речи и немедленно спросил, за что мне дали вот этот значок. Ответ мой был четким, развернутым и содержал массу специальных слов, самыми простыми и понятными из которых было словосочетание «диверсионная операция». Моя терминология понравилась Добчинскому больше, чем терминология Жирмундского и Колесова, а когда он прочитал на шевроне слово «спецназ», то вопросам, не относящимся к теме, не было конца.

Профессору Бобчинскому все-таки удалось сохранить каплю здравого рассудка. Он понял, что кроме этапов укладки парашюта я сейчас ничего рассказать не способен, поэтому профессор мягко остановил поток моего красноречия и тактично спросил:

– Скажите, а… кем вы сейчас работаете? То есть по какой профессии служите? В смысле, кто вы сейчас по должности?

– Заместитель командира группы специального назначения, – не моргнув глазом соврал я.

– А зачем вам диплом о высшем образовании?

– Чтобы стать командиром группы специального назначения, – на этот раз мне удалось сказать почти что правду.

– А вот это… специальное назначение, – замялся господин профессор, – как-нибудь связано с филологией?

– Никак нет!!! – последовал четкий ответ.

– Хорошо, – с видимым облегчением констатировал Бобчинский, – госэкзамен вы сдали. Можете идти, товарищ военный.

Вы спросите, а почему я в своем собственном парадном кителе на экзамен не пошел? В кителе с нашивками старшины первой статьи? А я вам отвечу: все дело в кортике! Старшинам он не положен, вот и пришлось стать мичманом на пару часов. А кортик мне нужен был до зарезу. Без этого ритуального украшения черта с два бы я экзамен сдал. Военная хитрость, елки.

Потом меня угораздило поступить в аспирантуру и, к ужасу Бобчинского, Добчинского и других милых и безобидных университетских профессоров, вернуться в родную альма-матер, чтобы преподавать… литературоведение. Потом пришлось получать юридический диплом, потом изучать экономику, политологию… Да всего и не перечислишь. Воистину, век живи – век учись. Но сдачу своего первого государственного экзамена я всегда вспоминаю как самую блестящую. Во всех смыслах этого слова.

«Все равно мы все умрем, парни! Так что выше нос! Вам терять нечего! Правый борт, пошел!!!»

Этой «отеческой» тирадой наш командир роты по кличке Майор Пэйн провожал нас с борта АН-26 на встречу с Землей всякий раз, когда был «выпускающим».

Задача выпускающего офицера – контролировать процесс десантирования личного состава с борта самолета. Он один стоит спиной к рампе и не видит этой разверзшейся у наших ног бездны. Выпускающий всегда смотрит нам в глаза, и каждый раз его разбирает смех. Наверное, очень уж забавные у нас делаются физиономии, когда мы совершаем последний шаг в пустоту.