Роман Фомин - Теория квантовых состояний

Никанор Никанорыч никак не реагировал на косые мои совестливые взгляды по сторонам, на стены с подтеками, на оконные рамы в человеческий рост с облезшей краской, чей настоящий серебряный цвет можно было угадать теперь с большим трудом. Он хмурился, как гроссмейстер, обдумывающий следующий ход, и смотрел исключительно себе под ноги.

– Никанор Никанорыч, – прервал я молчание. – А куда мы направляемся?

Никанор Никанорыч махнул рукой.

– Тут недалеко. Сейчас выйдем, пару остановок на трамвае и на месте.

Выяснялось, что предстояло еще ехать на трамвае. Дальнейшие мои попытки добиться от Никанор Никанорыча вразумительного ответа ни к чему не привели.

Мы вышли в темный промозглый вечер, или, учитывая продолжительность дня в это время года, почти ночь. Перешли дорогу, пошли вдоль улицы, фонари на которой горели один через два.

Трамвайная остановка на улице Маяковского, ближайшая к университету, разместилась прямо на мостовой. Когда подходил дребезжащий трамвай, люди сходили с тротуара и поднимались в вагон непосредственно с проезжей части. Сейчас на остановке стояли два человека. Это обстоятельство могло означать две вещи: либо только что прошел трамвай и ждать следующего нам с Никанором Никанорычем придется добрых полчаса, либо сегодня просто непопулярный вечер и сейчас придет полупустой трамвай, в котором нам даже удастся сесть.

Никанор Никанорыч по-прежнему был молчалив и задумчив. На все мои расспросы он неразборчиво мычал что-то о том, как мало времени осталось и что товарищи наверное уже заждались.

Наконец, подошел трамвай. К моей радости, он был полупустым. Никанор Никанорыч бодро забрался в него и сразу же бросился к сдвоенному сиденью у окна.

– Борис Петрович, я нам место занял! – завопил он на весь вагон, хотя сидячих мест было завались.

– Никанор Никанорыч, – строго сказал я, садясь рядом. – Ответьте же наконец, куда мы едем?

– Знаете, Борис Петрович, на этот счет имеется замечательная русская пословица о любопытной Варваре и ее злосчастном носе, – в трамвае Никанор Никанорыч заметно взбодрился. – Вы не подумайте – я ваше раздражение разделяю. Едете черти куда, черти с кем. Только все свои причины имеет, Борис Петрович, все, как говориться, от светового кванта, до голубого гиганта.

Трамвай на удивление быстро проскочил обычно запруженную развилку. Народу на улицах практически не было. Одинокие прохожие мелькали в свете фар редких автомобилей. Странный какой-то был вечер. Точно все разом сговорились обойти стороной наш маршрут.

Сверкнула неоном яркая вывеска пустого магазина и трамвай, ссадив на очередной остановке всех пассажиров, кроме нас с Никанор Никанорычем, продолжил свой путь по темной безлюдной улице.

– Странно как-то, – сказал я, все еще находясь под впечатлением слов Никанор Никанорыча. – На улице народу нет совсем. Вечер все-таки. Детское время.

– А зачем нам лишние люди? Что ли помогут они нам, что ли кстати придутся? Скажу я вам, Борис Петрович, уж не знаю кто придумал, но в точку попали: меньше народу – больше кислороду.

Так он это сказал, будто пустынные улицы – его заслуга. Я покосился на него, впрочем я косился на него с тех пор, как впервые увидел.

– Если уж не говорите, куда едем, скажите хоть, что за товарищи ваши ожидают нас.

– Товарищи? – Никанор Никанорыч ухмыльнулся. – Не стану греха таить, Борис Петрович, врагу не пожелаешь таких товарищей. Таких товарищей чем меньше, тем лучше! – он повернулся к окну и укрываясь ладонью от салонного света попытался разглядеть улицу. – Что ли приехали?

Никанор Никанорыч вскочил со своего места и крикнул:

– Останавливай, вожатый! Останавливай! Приехали!

Справедливости ради скажу, что в это время трамвай подъезжал к очередной остановке. Поэтому, как бы повинуясь оклику Никанор Никанорыча, вагон послушно остановился, параллельно объявляя остановку и распахнул створчатые двери.

– Скорее, Борис Петрович, вылезайте, – затараторил Никанор Никанорыч, которого от выхода отделял еще я, сидевший с краю – Товарищи-то мои, как вы изволили выразиться, ждать не любят. Прямо в бешенство вступают, когда ожидать приходиться. Такие вот они, нетерпеливые, товарищи-то.

Мы вышли на безлюдный тротуар остановки. В стороне темнело облезлое металлическое укрытие со скамейкой, для утомленных пассажиров. В домах, вдоль дороги не горел свет, фонари светили как-то тускло, неощутимо. Словно город, начавши медленно умирать, когда мы только сели в трамвай, теперь умер окончательно.