Бронислава Бродская - Команда доктора Уолтера

Вскоре при разговоре со своим старшим коллегой доктором Робертом Клином Риоджи узнал, что и тому предлагали то же самое. Странно, что Клин ему признался, ведь в NASA брали подписку о неразглашении. Впрочем все быстро разъяснилось:

– Риоджи, меня тоже приглашали туда, куда и вас. Они мне говорили, что рассчитывают на наше понимание, и что нас будет двое, знакомых друг с другом коллег, но разумеется, они сейчас ведут вербовку специалистов ученых по всему миру.

– Вас, что же, Роберт, просили меня уговорить? Вы сами-то согласились?

– Да, конечно. Мои исследования могут прерваться смертью, остаться незаконченными, а это так нелепо. Мы не будем бессмертны, но наше время продлится, и мы сделаем неизмеримо больше. А они нам за все заплатят.

– Да кто мы такие, чтобы отмерять свою жизнь?

– Ой, Риоджи, не надо. Не хочу слушать про христианскую мораль. Мои и ваши исследования гораздо важнее глупых бредней.

– Все-таки вы меня уговариваете, доктор Клин.

– Зачем мне вас уговаривать? Вы – настоящий ученый и потому, я знаю, вы согласитесь.

– А вы не думали, что, если бы мы с вами захотели пережить ныне живущих, нам для этого не нужно никакого вмешательства NASA.

– Да в том-то и дело, что нужно. Они заплатят за все эксперименты, и не мне вам говорить, насколько они дорогостоящие. Кроме правительства никому этого не потянуть

Риоджи это и сам понимал. Идея отдалить смерть всей своей семьи стала казаться ему невероятно привлекательной. Ему за пятьдесят, ну еще двадцать лет, ну может тридцать… и все.

Он ничего не успеет. Годы пролетят, как миг. Его скосит какой-нибудь инсульт, он несколько месяцев пролежит с перекошенным лицом и потом умрет. Да, он согласен. К тому же истинный ученый все должен пробовать на себе.

Риоджи внезапно очнулся от воспоминаний, которые казалось полностью захватили его сознание. Пора было ехать домом. Уже стало немного темнеть. На 83-ем шоссе поток машин к вечеру почти не убавился, и Риоджи сосредоточился на дороге.

Раньше такие старые люди, как он, уже редко водили машину по федеральным трассам, но сейчас геронты доказывали, что им это по-плечу. Через 20 минут Риоджи уже был дома. Делать было совершенно нечего. Он скромно поужинал, посмотрел по телевизору новости и лег спать, хотя еще не было и десяти часов. Засыпая, он думал о том, что наутро он возможно опять придет в лабораторию самым первым, раньше Роберта.

Роберт решил уходить из лаборатории в пять часов, он позвонил шоферу, чтобы тот его забирал и попрощался с Риоджи: "Эй, Рио… пока, не засиживайся тут… ладно, до завтра". Он секунду подождал ответа, или хотя бы какого-то знака, но Риоджи сидел, уставившись в экран компьютера, и не ответил. "Тьфу ты, совсем ни черта не слышит, хоть бы слуховой аппарат носил!" – Роберт одновременно сочувствовал Найори: они вместе пришли в программу, знали друг друга очень давно, были людьми одного поколения, но вместе с тем, он был уверен, что, хотя он на четыре года старше Риоджи, но в лучшей форме и на это была причина. Риоджи не смог правильно выстроить свою жизнь, а он, Роберт Клин, смог. Наверное ошибка Риоджи состояла в том, что он так и остался слишком японцем, так до конца и не стал западным человеком. Черт их, этих азиатов знает… другая психология и мироощущение. А вот он, доктор Клин, – западный человек, коренной американец, а значит оптимист и боец. Так вышло, что теперь ему и его семье надо жить в Балтиморе, все равно он – калифорниец. Роберт вряд ли стал бы обсуждать калифорнийский характер с другими, но был уверен, что калифорнийцы – особенные: красивые, хорошо сложенные, веселые, спортивные, здоровые люди. Обожают проводить время на улице, на море, в горах. И при этом образованны и, что самое главное, широких взглядов. А как иначе: выросли среди черных, мексиканцев, китайцев, индейцев. И у них к счастью отсутствует снобство жителей Новой Англии и религиозная упертость уроженцев средних штатов. Что греха таить… Роберт до сих пор скучал по своему Сан Франциско, Стэнфорду, широким песчаным пляжам. Сейчас-то эти пляжи превратились в узкие полоски берега, но Роберт помнил их широкими отмелями, где они мальчишками запускали воздушных змеев. Он не отдавал себе в этом отчета, но его мир довольно значительно сместился в прошлое.

Роберт ехал в своем удобном широком Кадиллаке и думал о себе совсем юном, скользящим по волнам на водных лыжах за быстроходным отцовским катером. Ноги напряжены, тело откинуто назад, руки вцепились в мокрой фал, в лицо летят соленые брызги. Когда это было? Тридцатые годы, может начало сороковых? Последствия Великой Депрессии его семья испытала, но не на уровне голода. Нет, они не голодали. Отец, инженер авиаконструктор, начал принимать участие в разработках радиолокационных систем, это был правительственный заказ, и отец даже тогда в эти страшные для Америки годы, прилично зарабатывал, поэтому Роберт и ребята его круга продолжали заниматься спортом и ухаживать за девушками. Потом отец настоял на Стенфорде, надеясь, что сын увлечется космической областью, но Роберта интересовала биология и медицина. В 58 году американец Бидл получил Нобелевскую премию за работу по генетике, он тогда работал в Калифорнии. Роберт, молодой физиолог его знал. Нобель Бидла повлиял на увлечение Роберта синтезем специфических клеточных веществ, на формирование которых влияют определенные гены. Он там в Стенфорде подружился с Эдуардом Тейтемом, их факультет одним из первых переехал из Сан Франциско в Пало-Альто. А потом Эдуард уехал работать в Рокфеллеровский центр в Нью-Йорк, его с собой звал, но Роберт не поехал, остался верен Калифорнии. Сколько у него тогда было интересных публикаций по созданию эффективных методик по контролю за ролью генов в биохимических процессов в живой клетке. А Нобеля не получил, впрочем в те времена ни одна только наука занимала его сознание. Он был счастливо женат на Дороти, у них родился первый сын Джордж.