Екатерина Карытцова - Ни капли нежности. Повесть

– Ну не думайте об этом, пожалуйста! Мне становится не по себе, когда вы об этом начинаете говорить! – напряженно вырвалось с моих губ.

Воробьев говорил все это потому, что ему это нужно было сказать, но не просто кому-то сказать, а именно тому человеку, который сможет его выслушать, и не просто выслушать, но еще и понять. Как говорится – человек не должен держать всё в себе, душа может ожесточиться и выражать неприятности. Нужно рассказывать самым близким людям то, что больше всего беспокоит тебя, и дышать станет легче. Самым близким человеком для Воробьева в последний год стала я. Не без гордости, конечно, я это заключаю, но не за саму себя, а за свою бабулю, которая так многому научила свою внучку и в то же время дочку, как она любила меня называть.

Последний год он снова начал слабеть, редко, когда мог встать и пересесть в коляску для прогулки. Приходилось иногда вместо прогулки открывать окно, чтобы он мог вдохнуть свежего воздуха. Вениамин Константинович стал больше разговаривать со мной, было видно, что он терял «блеск в глазах» и так хотел поскорее «покорить край света», так говорил он про смерть. То, что будет после жизни.

– Небо всегда меня к себе тянет – сказал воробьев после того, как доел суп.

– Оно всех тянет, ведь, оно кажется каким-то непостижимым для обычного человека, и мы всегда рвемся наверх. – Заключаю я, ведь на самом деле, так оно и есть. Меня снова поднимают воспоминания о бабушке.

– Возможно, ведь я не могу говорить за других людей.

– Расскажите какую-нибудь интересную историю!

Долго не думая он начинает историю.

– Как-то я ехал в автобусе, уже и не помню куда, увидел за окном какое-то здание с большими, высокими, темными воротами, возле которых на земле полусидя, полулежа, находился парень и горько плакал. Я долго не думая, вышел из автобуса и медленно направился к этому парню, присел напротив и просто смотрел на него. Выглядел он лет на восемнадцать, я думал, что он пьян (как думали и все проходящие люди), но он был полностью трезв. Когда он заметил меня, то посмотрел в глаза, затем отвел их вбок, вытер слезы, и тихо спросил: «что тебе? Интересно, что ли?» Я сел молча рядом с ним и говорю: «Мне? Мне интересно, почему тебе так плохо, что с тобой, если бы я смог тебе чем-то помочь, то я помог бы тебе, только скажи что случилось?». Он сказал тогда, что мама его умерла той ночью. В его доме много людей и он не может там находится, он не может смотреть, как она лежит в гробу, а все знакомые, родственники, сидят, окружив ее, и плачут, и никто не знает, на сколько она была ему нужна, на сколько она была ему дорога и близка, что она намного больше ценна ему, чем тем людям, которые окружили ее своими силуэтами и слезами. А знаешь, что самое главное?! То, что я не смог ему ничего сказать, никак не смог поддержать. Я просто вздохнул и еще долго сидел с ним, уставившись вдаль. Я обнял его крепко, поднялся на ноги, в последний раз посмотрел на него и медленно ушел, думая об этом парне. Как мне было его жаль.

– У меня душа разболелась. – Я чувствовала, как у меня вспотели ладони.

– Душу можно лечить воздухом, свежим воздухом!

– В этом вы правы… А можно вас спросить, – Вениамин Константинович кивнул головой – этого человека вы тоже больше никогда не встречали в жизни?

– Эта история произошла лет сорок назад, как я встретил этого человека, буквально через три дня и я столкнулся со смертью близкого человека. И моя ситуация была так же похожа, как и у того парня. Я ушел из дома. Но это выглядело бы смешно, если бы взрослый мужчина плакал у ворот, но когда плакал этот парень, то было не по себе, и правда болела душа. И я никогда больше не видел этого человека. Знаешь, моя жизнь как-то так странно складывается, что каждый человек в моей жизни приносит мне что-то особое от себя, и больше я не встречаю его. Получается, человек мне что-то дает, а я взамен не успеваю ничего дать, потому что он исчезает навсегда из моей жизни. А возможно что-то и я ему и передаю.

– Получается вас, дразнит Бог людьми, которые могли бы всю жизнь провести с вами, но нет же, забирает их разными способами.

– Ты веришь в Бога?

– Да, наверное. А вы, разве вы не верите?

– Я? Нет, с чего ты взяла это? Думаешь, что человек в таком возрасте обязательно должен был бы податься к Богу, в церковь? – я неопределенно двинула плечами, не зная, как и ответить. – С одной стороны ты права, я подался в церковь, но не сейчас и не к Богу. Помню я стоял возле церкви впервые. Еще не зайдя туда, я слышал, как бабушки разговаривают между собой. Диалог был о том, что каждый человек, приходя в церковь, раскрывает свою душу перед Богом, сознается в своих грехах и просит прощения за них. В общем, всё они делают в церкви через Бога. Так вот, после того, как мой самый близкий человек ушел в другой мир, я решился сходить в церковь один. Я и раньше это делал. Мама часто, когда я был маленький, водила нас в церковь. И вот я решился туда сходить и поставить свечку. Знаешь, я потом каждые выходные ходил ставить свечку. И ни разу, даже подходя к церкви, не задумывался о Боге. Каждый мой поход в церковь состоял в том, что бы попросить у этого человека прощение за все, показать ему свою любовь, и самому для себя помнить постоянно, что он для меня есть, что он не просто был когда-то, а он есть сейчас. Я ходил туда общаться с ним, через церковную свечу, но ни каким образом я и не думал ходить туда к Богу. Может потому, что тем самым Богом для меня стал этот человек. Да, он мой Бог. И вообще каждый близкий человек, покинувший меня в этой жизни, становился моим богом. И так должно быть у всех! Это самое верное общение с Богом, с Богом-человеком, с Богом – родным человеком.