Екатерина Карытцова - Ни капли нежности. Повесть

– Я не понимаю! – тут же, резко возмущаюсь.

– Это всё! Ее больше я не встречал…

– Но почему тогда это ваше счастливое воспоминание, почему, раз ничего не получилось с любовью!? – небрежно его прерываю. Ну, это уж точно за гранью моего понимания!

– Потому что самое прекрасное в мире – это то к чему у тебя нет доступа. И любовь – это не всегда страдание при не достижении ее вплотную. И я устал, тебе это не понять, никому этого не понять, никто меня не понимает, просто улыбаются в глаза, а сами думают, как бы быстрее вернуться домой, никого не заботят наши проблемы, проблемы «стариков», а я должен тут лежать и сам с собой разговаривать. А я думал, что хоть ты одна единственная, кто меня выслушает и поймёт! – сказав это, Вениамин Константинович повернулся к белой стене и укрылся глубже одеялом.

Он любил вытекать плавно из одной темы в другую, любил и умел это делать. Это была хорошая работа для моего мозга. Понять его первое размышление о жизни и тут же переключиться на другое. Он показывал свою обиду. Но я знаю, он не обижен, просто и в правду устал. В его жизни было многое пережито, и он не боится мне все это рассказать. Я даже ему благодарна за это, мне нравится его слушать, и нравится смотреть, как он «сильно» обижается, чтобы скрыться в полусне, так как обычным сном он не спит, он вообще мало спит. Мне это не нравится.

– Ну, нет же, вы снова начинаете, я вас очень уважаю, и всегда с радостью слушаю вас, но иногда я вас просто не понимаю и задаю вам вопросы, потому что хочу понять вас, а вы снова обижаетесь и погружаетесь в себя… Хорошо, я уйду, приду позже, ужин принесу вам, отдыхайте.

Я вздыхаю, и выхожу из комнаты, захлопнув тихонечко за собой дверь, чтобы лишний раз не беспокоить его.

Вениамин Константинович был очень красивым в молодости человеком и в зрелом возрасте не растерял остатки былой красоты. Это я поняла по его фотографиям. У Вениамина Константиновича есть младшая сестра Дарья, но рядом с ним ее нет уже давно. Как-то пять лет назад, она привезла его в дом престарелых, тогда он был очень плох, мало двигался, почти не разговаривал. Я даже в какой-то степени рада, что Дарья привезла его к нам. Если бы этого не случилось, я бы с ним не познакомилась. В большей степени я работаю здесь потому, что мне не хватает моей бабушки и дедушки. Эти добрые старики и старушки заменяют немного мне моих родных старичков.

Я живу недалеко от дома престарелых. Сразу же после училища я устроилась на эту работу. Никогда не опаздываю, и живу, даже, по расписанию. Из «старичков», конечно, больше всего выделяю Воробьева Вениамина Константиновича. Почему именно его? Потому, что в нем есть, что-то такое, что было в моей бабушке. И я вижу в его глазах те же черты, что у бабули, а еще он очень интересный и странный, мне это нравится. Всегда любила странных людей. После того, как Воробьев попал сюда прошло пять лет и он ни разу не упомянул имя своей сестры. Общаясь со мной он не рассказал ни одной истории про Дарью. Будто ее и не было вовсе.

– Вениамин Константинович, я вам принесла ужин, как и обещала. – Вставила я, закрывая за собой дверь ногой, а в руках неся разнос с супом.

– Заходи, Мариночка, заходи. – Резво поднялся он на кровати и сел поудобней приготавливаясь к приему пищи.

– Я смотрю, вы хорошо отдохнули. – Заметила я по его цветущей улыбке, и по тому, как он снова скользит вверх по подушке, помогая себе локтями.

Воробьёв ничего на это не ответил, а только лишь начинал кушать суп, прихлебывая каждый раз, закусывая серым хлебом.

– Ты знаешь, – начал Вениамин Константинович – мне кажется, что я птица, которой подбили крылья, и она умирает. У птицы крылья, что у человека сердце. У птиц душа в крыльях, а у человека в сердце.

У него бывает такое, когда он начинает говорить своей душой и в такие моменты мне хочется достать блокнот и записывать за ним каждое слово, как на лекции у философа.

– Не зря, наверное, у вас фамилия такая! – сказала я. Слегка наклоняя голову в веселой усмешке. – а почему у вас вдруг такое ощущение появилось? Вы очень здоровы и я не думаю, что вы умираете. Этого не может быть!

– Физически? Нет! Но даже и физически я с каждым днем все ближе к смерти, но я не про это, я про душевное состояние, когда душа все прожила, и больше ничего не осталось проживать, а осталось только ждать, ждать покоя, ждать, когда ты сможешь покорить край света.

Вениамин Константинович не может ходить. Вместо правой ноги у него был раньше протез, но со временем он начал доставлять большие неудобства и ему пришлось перейти на инвалидное кресло, а в большей степени на кровать. Он потерял ногу в сорок лет, в аварии, которую он, как ни странно, благодарит, так как он считает, что именно она сделала его настолько сильным человеком. Мне страшно и я не хочу, что бы люди думали о своей кончине, я вообще не хочу, чтобы люди умирали, Воробьев заставляет меня вспомнить моих дедушку и бабушку. Комок печали скапливается в моем горле, но я сдерживаю себя.