Ида Тамм - Собака в стене. Роман-фантазия

– Ты охраняешь от нас еду, Руфи? Мы все равно не съедим всю твою черную фасоль, она просто ужасна! – смешливо бросила частая гостья, полуармянка Перване.

– А я бы даже съел! – мгновенно откликнулся Тагир, пока Рудольф спокойно улыбался и, кажется, раздумывал над ответом.

– Просто места за столом уже заняты, – засмеялась Руфь с трехногой табуретки на углу небольшого стола.

– Как это заняты? Вон же рядом с Кысей сколько места! – запальчиво возразила Перване, сидя на подоконнике и по-детски болтая ногами.

– Нееет, – протяжно и насмешливо пропела Ноэминь с колен Юго, который одной рукой сосредоточенно пилил ложкой маковое пирожное, а другой прижимал подругу к себе. – Хану нужно два места, а то его патриархальные локти не помещаются!

Тагир и правда временами любил упереть руки в бедра и закидывать голову вверх, особенно когда ему задавали какой-нибудь вопрос, требующий раздумий. При этом он становился особенно широким и внушительным, а Мириам начинала пощипывать его за локоть, пытаясь поместиться на небольшом угловом диванчике, какой можно встретить в каждом втором доме.

Все засмеялись в ответ на реплику независимо-строптивой Ноэминь, уже давно славившейся среди друзей своими колкостями. Руфи ласково погладила по руке любимого мужчину, который так и не придумал объяснения своей геолокации, Хан обнял Кысю и зажмурился, при этом вытянувшись, как сова, которая хочет казаться тоньше ветки дерева. А Ноэминь между тем с благосклонной улыбкой приняла кусок допиленного пирожного, который Юго как и всегда заботливо и молчаливо скормил ей – с ложечки.

Мест на жестком диванчике и правда было немного, поскольку по крайней мере одно сиденье занимала приличная стопка разнокалиберных книг и журналов, среди которых можно был встретить «Советское фото» 1980-го года, вполне приличное искусствоведческое исследование творчества Мунка, местную бесплатную газету «Навигатор» (прочитать перед использованием) годичной давности, «Дао Дэ Цзин» в вольном пересказе с поэтическими вставками и даже небольшой альбом, описывающий жизненный цикл всевозможных черепах. Кому именно принадлежали эти испещренные разнокалиберными шрифтами стопки бумаги – выяснить уже не представлялось возможным, им просто позволили существовать там, где они когда-то улеглись друг на друга. Точнее, с их существованием просто смирились, поскольку никто из живущих в Неспящей не мог поднять руку на книгу и переместить ее в мусор, и только Ноэминь иногда общалась с ними – она неожиданно выхватывала взглядом какую-нибудь обложку из общей кучи, открывала ее в произвольном месте и декламировала вслух увиденное, словно читала Шекспира.

У Кухни не было одного хозяина, и ей это было печально, поскольку зачастую выливалось в неряшливый беспорядок, который хоть и свидетельствует о том, что место обжито и в нем не утихает биение жизни, у человека с некупируемой тягой к порядку вызывает зудящее желание все помыть и расставить по местам. Никто из жильцов вроде бы не страдал подобным зудом: Кыся периодически не успевала мыть посуду и, уходя, скромной горкой составляла ее в углу раковины, Руфи все время перемешивали специи, расставленные кем-то в подарочные пакетики, и оставляли на столе фрукты, Ноэминь по вечерам забывала на столе мельхиоровые столовые приборы, вдруг передумав есть, а на подоконнике среди многочисленных банок и не до конца ясного предназначения предметов то и дело появлялись подсвечники прозрачного стекла с недопитыми спиртными напитками разных цветов. Кроме того, почти всегда на холодильнике возвышался надрезанный с уголка пакет молока среди тарелок с оттаивающим мясом и ключей с иностранными брелоками, на шкафах перемещались разноцветные бутылки, а на плите стояли то кастрюльки с рассыпчатыми крупами, то сковородка с неприлично острой шакшукой, и каждый выходной – ближе к обеду – на разделочном столе стояла турка с остатками кофе, а в воздухе при этом витал запах апельсинового сока.

– Кто здесь варит кофе? Ни от кого вроде им не пахнет, – ворчала Руфи, переставляя медного цвета турку в раковину и пытаясь оттереть круглое темное пятно на столешнице.

– По-моему, это Кыся, – отозвался Рудольф, проспавший в субботний день до полудня и теперь лениво развалившийся на диванчике. – И потом: ты же сама любишь кофе. Может, ты просто страдаешь сомнамбулизмом и варишь кофе во сне?

– Я? – задумчиво протянула Руфь и покачал кошачьей головой. – Нет, вряд ли: я бы даже во сне использовала пуровер. И потом, я бы никогда не налила в кофе апельсиновый сок. Кстати, Кыся вообще не поклонница кофе, и они с Ханом уже давно ушли, вот кто не тратит выходные на сон.