Александр Шимловский - СЕННААР. Книга 2. Развитой

Красивая. Ба Броня сидела с нами, читала грамоту и опять плакала. И чего она? Незаметно наковырял на сидении между ногами то слово из трёх букв… Этих взрослых не поймёшь, тут радоваться надо, а она… Басю, говорит, жалко… Тётя Надя наговорила своему худосочному Витьке, что я такой же придурок, как наша Баська, и тоже взорвусь когда-нибудь… Хренушки, я из гранат запалы вынимаю. Скоро хутор Флеминду переименуют в Варваровку и поставят тётке Басе памятник, как Зое Космодемьянской в Москве. Повезло! Я, когда выросту, пойду на войну, стану героем, вернусь домой и, если толстопузый завуч с Трущобой попросят выступить на школьной линейке, буду кочевряжиться, потом сжалюсь. Хорошо бы увидеть море…»

В один из визитов дядя Миша обещал свозить ребят в Одессу, там, мол, зоопарк, море, трамваи. Братья размечтались, но благие намерения родственника никак не превращались в реальность. «Хитрый, наобещал и уехал… Зачем обманывать?»

На летние каникулы Броньку отправили в пионерский лагерь. Он мечтал пожить в палатках, готовить на костре, а их поселили в классных комнатах сельской школы, обозвав палатами. Кормили за длинным столом под навесом возле кухни. Есть давали от пуза, даже добавок не жалели, и все обжирались. Только Людка из третьего отряда не лопала как все. Сама худая, кожа да кости, весом в шестнадцать килограмм, но ела только сладкое, видать больная. Бронька, когда случалось им сидеть рядом, потихонечку отдавал Людке свои конфеты. Один хмарь, гармонист, увидел и давай насмехаться. «Тили-тили тесто – жених и невеста». Неприятно. А хмырь всё ухмылялся и на баяне воображал, Моцарт-Моцарт. Одолел своим пиликаньем, особенно по утрам, когда ребят на зарядку выгоняли. Все приседают, скачут, а этот композитор на стульчике сидит – аккомпанирует и лыбится… Пришлось мозги прочистить…

Как-то подбил Бронька пацанов груши тырить из хозяйского сада. Груши им «по балде», просто хотели девчонок из четвёртой палаты удивить. Набрали в сумерках полные запазухи, радостно перелазят через забор… прямо в руки старшего воспитателя Михаила Соломоновича, рядом физрук Иван Петрович торчит. "Выследили гады!" Привели в методкабинет, Петрович попробовал одну грушу… Спелые! "А то, станем мы зелень брать". Михаил Соломонович, грозно вращая карими глазами, долго ругал и стращал воришек, затем, пообещав завтра же вызвать родителей, отправил спать. "Вот влипли!" Бронька с Вовкой, переждали, пока все заснут, решили обсудить невезуху, заодно и покурить. Вылезли через окно, зашли за дальний угол, задымили. Бронислав не в затяжку, так балуясь, а Вовка вовсю смолит, оба молчат, переживают. Вдруг, на втором этаже, в комнате воспитателей, музыка заиграла, негромко так, подпольно, и полоска света из окна пробивается. "Интересно-интересно, что это там за концерт?" Вспомнили ребятишки про лестницу, оставленную малярами на задах после ремонта. Приставили, смотрят, а в воспитательской банкет на всю катушку. Физрук Иван Петрович на диване с поварихой Евдокией Филипповной взасос целуется, и он, как бы незаметно, рукой её сиську мнёт. Дуська раскраснелась, глаза закрыла и тает, как фруктовое мороженое. Михаил Соломонович с пионервожатой Валькой… Валентиной Егоровной танцует. Валька носом Михаилу в подмышку прижались и топчется на месте, оба сопят, скоро тоже целоваться и лапаться начнут. Только начальник лагеря Валентин Сергеевич и медсестра Галина Семёновна не танцуют, не целуются, сидят себе, разговаривают, выпивают и закусывают… На столе, застеленном газетами, плетёнка с домашним вином, брынза, два оковалка колбасы и целая гора груш. "Вот гады, чужими грушами угощаются! Оно, конечно, не жалко, но так не честно…" Только решили пацаны, как напакостить воспитателям, стало накрапывать, потом дождь вовсю припустил, и пришлось мстителям обратно в свою палату через окно нырять.

К утру дождь прошёл, пригрело солнце, запели птицы. А на общей линейке всех пятерых пацанов, которые груши таскали, поставили перед строем и айда воспитывать, различными карами стращать. Понятное дело – педагоги. «Воришки» стоят, потупившись, гадают, выгонят или не выгонят из лагеря. Петька безразлично в носу ковыряется. Васька и Витька, пытаясь вызвать жалость и сострадание, жалобно хнычут. Что с них взять, маленькие ещё. Вовка по сторонам головой вертит, ему наплевать, у него отец работает в райисполкоме, что ему сделают? Бронька, на всякий случай, слюнями глаза натирает, раскаяние изображает, да видать тщетно он это затеял, кто ему поверит? Звеньевые по заданию пионервожатой Валентины Егоровны, жгут позором негодное ворье, затесавшееся в красногалстучные ряды. Отряд пионеров – ленинцев, суров и непреклонен. Клеймили долго, так долго, что всем стало скучно, даже воспитателям и ворам. Тут из пищеблока Евдокия Филипповна павой выплывает, дескать, стынет всё, пора завтракать, встала в дверях, руки в боки, и смотрит нетерпеливо. Бронька за спинами ребят в её сторону повернулся и подмигивает, показывая глазами на Ивана Петровича и на лестницу, приставленную к окну второго этажа. Дуська засмущалась, раскраснелась, смылась на кухню и в окне за занавеску спряталась. Бронька опять замигал… Не вытерпела повариха, выглянула из двери и поманила физрука к себе. Петрович с лицом праведника, вроде как по неотложному делу, проследовал на пищеблок. Вскоре, но уже с растерянной рожей, проскользнул к старшему воспитателю и принялся жарко нашёптывать ему в ухо. Бронька незаметно пнул Вовку в зад, показал глазами на «Михуила», который переводил глаза то на лестницу, то на Броньку. Вовка сразу «въехал» и громко заорал, что они груши даже не попробовали, а он знает, кто их ел. «Михуил» грозно уставился на Вовку. Угу, напугал… Ежа голым задом. Вовка заревел пуще прежнего. «Михуил» хотя и смутился, но не растерялся. Ещё раз, пронзив бесстрашным, не обещающим ничего хорошего, взором Броньку и Вовку, гордым гусём прочапал к начальнику лагеря. Невысокий Валентин Сергеевич, искоса, коньком-горбунком глядя на высоченного Михаила Соломоновича, выслушал версию про приставленную лестницу, потемнел от возмущения, но в сторону окна даже не повернулся и поманил к себе Валентину Егоровну. «Михуил», «Валёк» и «Валька», бурно посовещавшись, прервали поток обличений. Валентин Сергеевич ушёл к себе, следом за ним потащились старший воспитатель и физрук. Пионервожатая Валька, поспешно приняв рапорты от звеньевых, тоже побежала в кабинет начальника.

Читать дальше