– Наверно, ему профурсетка, вроде тебя, разбила сердце, и он теперь на тебе отыгрывается, – после долгой затяжки произнес Василий.
– Почему профурсетка? – обиделась Блаженка. – Я, между прочим, школу с серебряной медалью закончила. Еще учусь в институте, а меня уже в министерство среднего машиностроения зовут работать.
– Среднего, – задумчиво повторил Василий. – Понятно. Тогда иди, раз зовут.
– А я не хочу, – все еще хмурясь, сказала Блаженка. – Там в коридорах лежат красные дорожки. По ним медленно ходят пожилые седые люди, говорят тихо. Как в больнице. Тоска. Я там задыхаюсь. Я хочу, как птица, улететь куда-то далеко. Вот взять и полететь. Очень далеко. За горизонт.
Блаженка поискала глазами горизонт, но увидела только плоские силуэты гор на фоне черного, как колдовской турмалин, звездного неба.
– В детстве я часто лежала в поле, смотрела на тонкую ниточку горизонта и думала: «А что там, кто там? Почему эта тоненькая ниточка вдали такая притягательная?» Не знаю почему, но мне всегда хотелось посмотреть, как там, за горизонтом, люди живут, что делают. А что делает человек за соседним столом, мне не интересно.
– Многих такое любопытство погубило, – помолчав, сказал Василий. – Но разве это кого-то останавливало? А Заза – молодой еще, цену словам не знает. Ты не держи на него зла…
Утром Заза, одетый в рубашку, джинсы и легкие сандалии, повел группу на развалины античного храма.
Храм находился километрах в пяти от турбазы, и путь к храму пролегал по узкой тропинке тихого безлюдного ущелья.
Одна сторона ущелья была низкая, усыпанная сухими, серыми валунами. Другая стена ущелья была высокая, накрытая густым зеленым ковром, с которого сползал вверх белый пух тумана.
Вдоль узкой тропы, что лежала на дне ущелья, как небрежно брошенная лента, росла высокая сухая трава. В ней качалась, будто канатоходец на проволоке, крупная черно-оранжевая саранча. Саранчи было много, она была везде. На траве, на камнях, на земле, и прохладный воздух ущелья непрерывно потрескивал, словно наэлектризованный.
На половине дороги путь группе преградила высокая старая слива.
У неё был могучий ствол и корявые длинные ветви с темно-зелёными гладкими листьями. На листьях, как на блюдцах, лежали темно-лиловые сливы. Трава под деревом была прибита упавшими сливами. Потускневшие и уже чуть подвядшие, сливы валялись на земле штучно и небольшими кучками, словно «козий горох»
Заза скинул с плеч легкий походный рюкзак, достал знакомую тетрадь и объявил короткий привал.
Группа начала осторожно ходить кругами под деревом, выглядывая сливы в густой траве.
Только друзья Андрей и Володя протиснулись между согнутых спин и ловко вскарабкались на сливу.
– Здесь сливы вкуснее, – сказал Андрей, заметив укоризненный взгляд Зазы. Тот сидел на сухом валуне, листал записи в тетрадке и, с привычной усмешкой, поглядывал на группу, рассыпавшуюся по поляне.
– Ладно, – сказал Заза и как-то странно ухмыльнулся.
Блаженка с завистью посмотрела на парней. Они твердо стояли на узловатых, словно разбитых подагрой, ветвях старой сливы, и навесу кусали сиреневые, упругие шары, жмуря глаза от удовольствия.
– Блаженная, давай к нам, – сказал Володя. – Подними руки.
И протянул ей свои. Перед глазами Блаженки в настойчивом ожидании повисли короткие пальцы обеих рук, забинтованные до запястья.
Блаженка вздрогнула, побледнела, но тут же устыдилась своего брезгливого страха. И решительно протянула Володе свои слабые тонкие руки.
Тот одним махом втянул Блаженку на дикую сливу. Так пылесос втягивает носок, забытый под кроватью.
Володя потерял фаланги пальцев на обеих руках на работе, в штамповочном прессе. Потом потерял жену. Она не смогла видеть и бинтовать каждый день его кровоточащие культяпки.
Но Володя не раскис. Пока был дома на больничном, схватил свободную турпутёвку и уехал.
Здесь в ущелье, вдали от людей, Володя подружился с Андреем. Они были одного возраста, но – два антипода. Андрей был серьезный мужчина, в очках. Высокий и худой. В группе у него сразу появилась кличка: «Профессор» Володя был простецкий мужик: полный, медлительный, балагур и заводила.
Андрей делал Володе утренние перевязки рук, предварительно сняв очки. Наверно, из-за плохого зрения, жуткие культяпки пальцев не шокировали его, как бывшую жену Володи. Да и Володя будто не замечал своих перебинтованных рук. И был неистощим на приключения и шутки.
Читать дальше