Александр Никифоров - Пушка-полковушка, или Выстрел от Немана до Берлина

В экспериментальном цехе при КБ Грабнина В. Г. тогда трудился Николай, сначала фрезеровщиком, а потом и приемщиком ОТК. Поэтому, будучи друзьями, они являлись, к тому же непримиримыми спорщиками. Артем утверждал, что Граблин, еще работая в ОКБ «Кировского завода», увел саму идею пушки Л-12 и воссоздал её аналог уже в Горьком. На что Николай не соглашался и как основной аргумент в пользу Ф-22УСВ приводил, что система полуавтоматики была принципиально другая и гораздо выше по надежности.

Они могли часами спорить об особенностях этих орудий, но на вооружении в их батарее стояли пушки 92-го завода и, что самое примечательное, на их «полковушке» стояло клеймо приемщика, а сегодня уже «наводчика», Николая Орлова. Коля сам был удивлен этому обстоятельству, когда по прибытию в часть его определили в четвертый орудийный расчет к старшине Перетятько.

И вот теперь лучший боевой товарищ, «замковой» расчета, лежит с развороченным животом и делает последние вздохи. Поддерживая его под спину ладонью, он услышал, как перестает биться сердце друга.

«Вот так приходит смерть», – подумал он и вскоре закрыл глаза бездыханному Артему.

«Как же так мы еще не убили ни одного немца, а они всю батарею в окрошку порубили?» – возмущался он, продолжая обходить позиции в надежде найти еще кого-нибудь живого. Но количество осколочно-фугасных авиабомб, упавшее на их батарею, не оставляло никаких шансов. Создавалось впечатление, что земля усыпана осколками, как градинами после грозы.

На бруствере лежал старшина Перетятько, артиллерист еще с гражданской. Будучи командиром расчета, он любя называл орудие «трехдюймовочкой» и требовал от всего четвертого расчета если не любви к пушке, то искреннего уважения. Сейчас же ему как будто аккуратно срубили часть лица, крови было не много, даже подбитые сединой усы были равно приглажены, только не было правого глаза и части черепа.

Пройдя все восемь орудийных расчетов, он повернул к командирскому блиндажу, скорее это даже был не блиндаж, а «перекрытая щель», где капитан Никитин и связист пытались получить указания от дивизионного командования. Накатанные на траншею на скорую руку бревна сейчас напоминали рассыпавшиеся из пенала карандаши.

Посеченный осколками связист застыл в неестественной позе, а капитана привалило бревнами, и он тоже не подавал признаков жизни. Все же Николай решил убедиться в этом окончательно и начал разбирать завал, аккуратно скатывая бревнышко за бревнышком. Капитан лежал лицом в землю, на затылке у него было рассечение, скорее всего, его ударило балкой по голове и оглушило. Но самое неприятное было то, что в районе груди растеклась огромная лужа крови. «Похоже, упокоился Василий Петрович», – потихоньку переворачивая тело, подумал Коля.

Он считал командира своим земляком, тот был родом из Костромы, а значит тоже волгарь. Да и капитан относился к сержанту Орлову по-особенному. На недавних учениях орудийный расчет Перетятько выполнил учебную задачу на отлично, тогда они прошли с орудием марш-бросок в десять километров, развернули пушку в боевое положение и провели стрельбы со стопроцентным уничтожением предполагаемого противника. Здесь особой похвалы заслужил как раз «наводчик» расчета, за что и получил благодарность и увольнительную в город. Командир батареи подметил, что волгарь волгаря не подведет и лично пожал руку.

Бережно взяв капитана за плечи, Орлов перевернул его и увидел, что на шее бьется жилка.

– Живой, Василь Петрович, землячок вы мой родненький. Сейчас я вас осмотрю, что тут у вас за ранение? – причитал сержант.

Стянув с Никитина гимнастерку, он увидел пульсирующую кровоточащую рану. Судя по всему, осколок повредил плечевую артерию. Как учил военврач на занятиях об оказании первой помощи, он наложил тугую повязку, на рану приложил солевой компресс и согнутую в локте руку крепко прибинтовал к грудной клетке.

– Все будет хорошо, вы же волгарь, мы крепкие. Пустяк, у вас царапина. Нам с вами еще немцев до Берлина гнать, – пытался он разговорить капитана.

Николай понимал, что не так страшна рана, как то, что потеряно много крови и ругал себя за то, что сразу не пошел к блиндажу. Теперь надо как-то вытащить командира из траншеи, а он тот ещё бугай, килограммов под сто. «Найду плащ палатку, сделаю из бревен наклонную плоскость на бруствер и попытаюсь волоком тащить, – рассуждал он, – только бы сил хватило, в таком состоянии нельзя сильно теребить раненого, откроется опять кровотечение и тогда хана».