Павел Макаров - Партия в любовь. Повести и рассказы

Вы подумаете, какая чушь приходит ко мне в голову. Это не чушь. Я с детства любил футбол. Я отлично играл и во дворе и школе. Все ребята это отмечали. Все соглашались, что я один из лучших. Я забивал красивые голы. Хорошо играл головой, что в нашем футболе редкость. Отлично стоял на воротах (хотя больше любил забивать). Хорошо играл в пас, особенно хорошо давал пас в разрез. Играть я мог долго, иногда по пять часов подряд. Меня ничто, кроме футбола, особенно больше не интересовало. Я ходил на все матчи нашей команды мастеров, вел турнирную таблицу чемпионата, куда записывал все результаты. Мне надо было пойти в футбольную школу при команде мастеров. Однажды мне предложили. Вот как это было.

Летом, после седьмого класса, я был в пионерском лагере. Там был спортотряд футболистов – ребята из детской футбольной школы при команде мастеров. Они были такими важными, как же, ведь они уже почти профессиональные футболисты. Они тренировались на большом поле. А мы, все остальные, играли на маленьком. Эти ребята футболисты вечером приходили к нам, как бы снисходительно позволяли нам уговорить их сыграть с нами. Некоторые из них соглашались, ту я и проявлял себя. Мне удавалось обводить по несколько человек. Хваленые «футболеры» падали на поле, и не понимали, как их могли так обвести. Справедливости ради, нужно сказать, что их отношение ко мне изменилось, они отдавали должное моему умению. Кто-то из них рассказал обо мне тренеру. Тренер пришел как-то вечером специально посмотреть мою игру. Мы как раз играли на первенство лагеря с другим отрядом. Я в это вечер не очень хорошо играл, но забил, тем не менее, два гола. Тренеру моя игра понравилась. «Приходи послезавтра в воскресенье на тренировку», – сказал он. Я, конечно, согласился.

Вы должны понять, что седьмой класс, подростковый возраст, – это такой момент во взрослении мужчины, когда он остро переживает выпады против себя, насмешки, и всякие намеки, которые унижают его мужское достоинство. С возрастом понимаешь, что это все глупости, но в тринадцать-четырнадцать лет мальчик – существо очень обидчивое и задеваемое. Так у всех. На следующий день, я прогуливался возле площадки с разными тренажерами. Там сидели ребята футболисты из спортотряда и с ними тренер, не тот, а другой какой-то, по физподготовке. Я услышал такую фразу, которую сказал этот детский тренер:

«Сегодня подтягиваемся на турнике. Всем понятно? А то среди вас есть тут один дистрофик, который ни разу не может подтянуться на турнике. Чтобы мужчина ни разу не мог подтянуться!».

Он, конечно, был прав, этот детский тренер. Я не пошел на тренировку в воскресенье и не стал футболистом. Здесь ставлю точку. Мне нужно расписать накладные на завтра.

Как-то раз осенью в субботу поехал я к себе на дачу. Дача – это громко сказано, так халабуда за городом на шести сотках. Зато воздух свежий, степной. Управился я с огородом, листья собрал, деревья подрезал, а тут темнеть стало. До зимы еще далеко, ночью хоть и холодно, а ночевать в домике у меня можно, тем более есть обогреватель. Думаю, останусь с ночевкой, утром еще кой-чего поделаю – и домой. И может вечером вдохновение меня посетит, какой рассказ или стих напишу. За городом, в степной дали и тиши как-то лучше пишется. Стемнело, я в своей халабуде закрылся, включил лампу, положил лист бумаги, задумался. Настроение хорошее, воздушное, какие-то образы кружат, но в слова что-то не складываются. Бывает такое, это ничего, это даже хорошо, это можно сказать, предвестник чего-то значительного. Хуже всего, когда не пишется, денег нет, да еще и настроение фиговое.

Посидел я так минут десять, решил немного для согрева стограммулечку, у меня в халабуде всегда припасено. Только я знаю, где лежит, без меня не найти, это на всякий случай, – никогда не знаешь, что за гости пожалуют. Место, где моя дача находится, – тихое, можно сказать безлюдное, особливо осенью. До ближайшего дома, где люди живут, метров сто, не меньше. Я с соседями здороваюсь, но в друзья не набиваюсь – не нарушаю, так сказать, личное пространство.

Достал я заветную, и задумался, что же это я один пью? Я совсем не пьяница, пью редко, я вообще непьющий! Я эту бутылку, может, буду месяца два мусолить по сто грамм в выходной! Как-то неловко стало, не то, что другие подумают, что мол пью я один, значит пьяница (тем паче другие об этом не узнают), а то, что я сам про себя подумаю. А люблю я сам перед собой выглядеть хорошо. И тут идея! А почему бы не позвать моего Героя? Какого героя? А главного, того, которого я в романе уже почитай год вывожу. Хоть и не пьяница он, а сто грамм выпить может. И не расскажет никому, свой же человек. И не стыдно перед ним. Роман я пишу о жизни, о поколении, и герой мой – выразитель всего поколения, есть у него и хорошие черты, есть и недостатки. Человек интеллигентный, вдумчивый, но немного вспыльчивый. Чем-то на меня похож. Но славный малый! Недолго думал я, достал из сумки роман, раскрыл. Смотрю, Герой мой собирается спать укладываться.