Vysheslav Filevsky - Любовное молчание. Рассказы о самой простой религии в мире

я слышал жаворонка. Пели двое, наверное, возлюбленные. Я попробовал различить их, но сияние оказалось слишком слепящим для этого. Я слушал жаворонков и понял, что и мне благо петь именно так. Может быть, оно иногда и удаётся, потому что я очень хочу этого, потому что всей моей сущностью люблю непостижимое Небо…

Знают ли о Нём жаворонки? Нужно ли вообще стремиться познать Непостижимое? В этом ли высокий смысл жизни?.. Думаю, что нет. Не нужно ничего кроме любви и благоговения. Ничего, кроме этих леса и поля, птичьего пения и огромной радости общения со Всевышним, не омрачаемой людскими мудрованиями и страстями…

Предвечное, я иду к тебе. Вот моя тропинка, вот поле, вот жаворонки, вот моё духовное сердце, до краёв наполненное любовью к Тебе – вот жизнь моя.

Щегол и ворона

Права ли та или иная птица в своём пении?.. Может ли одна птица составить суждение о пении другой?..

Однажды в мае на сухой ветке старого дерева сидела ворона и изредка хрипло вскрикивала:

– Каррр!.. Каррр!.. Каррр!..

Или, чтобы вам было понятно, ведь скорее всего вы не знаете вороньего языка:

– Слава огромному и непостижимому Небу!.. —

И потом:

– Каррр!.. Каррр!.. Каррр!.. – что означало:

– Всевышнее, спасибо за то, что ты создало меня такой совершенной!.. —

Я знаю, тут вы возмутитесь и предложите мне не морочить вам голову. Однако я возражу. Во-первых, нам только кажется, что вороньи возгласы одинаковые. А во-вторых, их «речь» невозможно выразить с помощью букв. А этой речи множество оттенков. Причём большинство из них наше телесное ухо не улавливает. Но именно в них смысл вороньей речи и перемены этого смысла.

Если, находясь в состоянии любви и благоговения перед Высшим и сущим, приблизиться к говорящей вороне и захотеть понять её, вы поймёте, о чём я.

– Каррр!.. Каррр!.. Каррр! – продолжала между тем ворона, мол, не нарушай моего уединения, человек со страстными помыслами…

– Каррр!.. Каррр!.. Каррр!.. – В смысле:

– Тебе предстоит ещё пройти долгий путь настойчивых любовных молитв, чтобы понять возвышенность моих молитвокарканий… —

Неподалёку между распускающимися листьями молодых деревьев летал щегол. Временами он останавливался и сообщал окружающему миру об его ощущениях от увиденного и почувствованного:

– Фьють-фьють-фьють, ти-ти-ти-ти, фьюрьрьрь-тиý?

То есть, какой замечательный запах исходит от этих липковатых листков, не правда ли?

– Фьюти-фьюти, тю-тю-тю-тю, фиюрьрьрь-тюирьрьрь, ти-фью-уи, ти-ти-ти-ти, ще-и… —

То же самое, что и в вороньей речи. На буквы, и то весьма приблизительно, в речи щегла можно переложить только где-то десятую часть речи. Но и это переложение будет сомнительным из-за бездны переливов, оттенков и смены интонаций. Сейчас же он сказал вот что:

– О солнце, какую радость ты даришь всем нам! Какой восторг в моей груди!..

– Фиу-фиу, сья-сья, те-те-те-те, фео-фео, сь-сь-сь-сь, тью-тью-тью-тью, и-ить! —

Или по-русски:

– Какое счастье любить и петь о любви к окружающему миру и его Создателю! —

– Каррр!.. Каррр!.. Каррр!.. – продолжала между тем ворона.

Щегол, конечно, слышал и предыдущее её карканье, но благочестиво терпел. Но сейчас его молитвенное состояние замутилось по попущению великого Непостижимого. Поэтому терпение внезапно лопнуло. Он подлетел к вороне и сказал:

– Уважаемая ворона, – так начал щегол со сдерживаемым раздражением, – как вы можете столь грубо каркать в такой изумительный день? Не кощунно ли это? Посмотрите, как весь мир сверкает от счастья!

– Ка… – Ворона подавилась и не смогла произнести заключительное «ррр».

Она смотрела на щегла, как на полного идиота:

– Да ты кто… Кто ты вообще такой? Что ты понимаешь в пении и прославлении непостижимого Неба?! —

Ворона выпучила глаза. Она часто дышала от возмущения и не могла сомкнуть клюва. А щегол, отставив ножку, наставительно продолжал:

– Славить Предвечное нужно так: «Фиу-фиу, сья-сья, те-те-те-те, фео-фео, сь-сь-сь-сь, тью-тью-тью-тью, и-ить!»

Ворона пришла в благородную ярость. Её интимное чувство любви к Непостижимому было задето:

– Да что ты знаешь о молитве и славлении?! – прокаркала она, распаляясь, – «тью-тью-тью-тью, сь-сь-сь-сь…», тьфу, что это за молитва?.. Послушай-ка, как надо…

Ворона замолчала, успокоилась и глубоко вошла в любовное молитвенное чувство. Она почувствовала, что то ли кровь прилила к голове, то ли сознание наполнилось чем-то очень возвышенным и сладким… На глазах вороны выступили слёзы. И она прочувственно, глядя в небесную даль, произнесла: