Евгения Микулина - Наблюдатель. Женщина-Vamp - вампирская трилогия

Они живут рядом. Они впускают тебя в свой мир, потому что их «сестра» тебя полюбила. И для тебя начинается странная жизнь: одной ногой в той реальности, где пыльный бульвар. Другой – там, где коты с примусами бегают. Как было сказано в каком-то школьном сочинении, «одной ногой он стоял в могиле, а другой приветствовал будущее». Это вот – в точности про меня.

От такой жизни можно повредиться умом. От нее можно и телом тоже повредиться. Я вот, в результате своего романа с Мариной, сначала оказался жертвой хронического переутомления: ей надо спать всего три часа в сутки, это раз. А два… простите за подробности, но столько трахаться – выше человеческих сил. Потом меня подстрелили, я сломал три ребра и пережил остановку сердца. А потом я чуть не сдох от тоски, когда она меня, для моей же пользы, чтобы, видите ли, уберечь от опасностей и неминучей смерти, бросила.

Я всегда боялся, что бросит, всегда знал, что так будет, и даже не представлял, насколько будет больно. Много, много раз, глядя в ее влюбленные глаза, я осознавал: она со мной не навсегда. По разным причинам. Во-первых, не может быть, чтобы банальный и обычный я привлек ЭТО совершенное и бессмертное существо так сильно, чтобы не надоесть рано или поздно. Во-вторых – даже если вдруг мне бы повезло, и мне досталось «поздно», а не рано… Даже если так – есть еще такая мелочь, как старение и смерть. Даже если мы будем вместе, она навсегда останется юной и прекрасной. А я облысею, отращу брюхо, потеряю зубы и сдохну. Ну это уже после того, как она меня бросит, потому что смотреть на меня лет эдак в шестьдесят ей будет противно. В-третьих… Нехорошо так говорить, и даже думать так некрасиво, но что поделаешь – думал. Думал о том, что мертвое существо, имеющее за плечами неосмысляемый моим двадцатисемилетним мозгом опыт, не может меня на самом деле ЛЮБИТЬ. Само понятие любви для нее должно, просто обязано быть другим. Невозможно отдать кому-то сердце навеки, если знаешь точно, по опыту, что ничто под луной не вечно.

Для меня, человека, «вечность» – просто слово. Для нее, вампира, вечность – просто… процесс. В котором нет и не будет для меня места. Потому что Марина не хочет делать то единственное, что могло бы несколько уравнять наши шансы. Она не хочет меня обращать.

У нее есть свои резоны. Она, как и положено честному, порядочному, страдающему совестью вампиру убеждена, что вампиризм – проклятие. Что есть в этом… состоянии что-то противное природе. Наверное, она права, так и есть, в любом случае ей лучше знать. Но мне, наблюдающему ее и ее друзей со стороны, в проклятье как-то не верится. Нормальные они чуваки все, в сущности. Ничего такого особенно демонического.

Но, серьезно, ей лучше знать. Потому что она говорит из опыта своего собственного обращения. Для НЕЕ обращение стало проклятьем. Потому что превратил ее в вампира, против воли, мерзавец, которого она искренне считает дьяволом во плоти. Это случилось в 1812 году: капитан французской кавалерии Этьен Дюпре влюбился в замужнюю русскую дворянку, в усадьбе которой квартировал его полк. Он убил ее мужа – у нее на глазах. Изнасиловал ее. И увел в ночь – сделал своей «вечной невестой». Дракула недоделанный – у самого графа, кстати, хватило совести ничего подобного не делать.

Да, Марина сбежала от «мужа» – и отомстила ему, убив каким-то дико сложным способом, включающим кол в сердце и серьезный пожар. Но ясно, что неприятный осадок остался. Она не желала себе «вечной жизни». И искренне верит, что и никто желать не может. Она поклялась никого, никогда не обращать. Меня – в особенности.

И самое смешное, что отношении меня она в чем-то права. Я и правда не стремлюсь к вечной жизни. Само по себе бессмертие, по-моему, ценность еще та: не хотелось бы оказаться в ситуации, когда умереть в принципе невозможно. И особого влечения к крови и желания быть могучим двуногим хищником я тоже не ощущаю. Мне бессмертие нужно только по одной причине – чтобы быть с ней. Чтобы никогда ее не потерять. Если уж мне так повезло, и мне досталась идеальная женщина, которую я бы никогда иначе не встретил и которая, благодаря наличию в мире говорящих котов, французских мерзавцев-кровососов и прочей мистики оказалась перенесена в мое время… Если уж так случилось, не хотелось бы расстаться с ней только потому, что смертен.

Да и ей, как мне кажется, будет без меня скучно, когда я склею ласты.

И она это, кстати, знает. Поэтому и сбежала: испугалась, больше всего, соблазна меня обратить. Когда я имел свою остановку сердца, она была очень близка к тому, чтобы нарушить клятву, обречь меня на проклятие вечной ночи, лишить возможности продолжить свой род, и все такое прочее.