Евгения Микулина - Большая Любовь. Женщина-Vamp - вампирская трилогия

И однако он не убивает. Значит, никогда не дает себе воли. Никогда не становится самим собой… Никогда ничему не отдается целиком, со всей полнотой страсти. Потому что ему нужно держать себя в узде. Какая ирония, в самом деле: когда-то Влад страшно переживал, что мне приходится сдерживаться в его присутствии, чтобы не причинить ему вреда. Ну вот теперь наши роли поменялись. Я полностью открыта перед ним, ничего не прячу. Он… Он постоянно напряжен. Всегда есть какая-то часть его, которую ему нельзя отпустить.

Так что я не подозреваю, что он «не полностью со мной». Я знаю это. И мне, может быть, и легче было бы, если бы между нами стояла другая женщина или даже его обида на меня – обида за то, что сделала с ним моя любовь. Нет, все гораздо хуже. Он ни в чем не упрекает меня, он живет между своей жаждой и своей любовью ко мне, не задумываясь больше ни о чем. То, что стоит между нами – его усилия сохранить человечность. И боль, которую ему причиняют эти усилия. Невыносимая боль, и я ощущаю ее, как свою.

Вот поэтому я и не могу сказать, вслед за Пиаф, что «не жалею ни о чем». Я жалею. Жалею о боли, которую причинила своему возлюбленному тем, что пожелала быть с ним. Жалею о цене, заплаченной за банальное, обычное счастье – быть вместе.

Влад сидит сейчас на террасе нашей квартиры на Покровке, на террасе, с которой открывается такой прекрасный вид на ночную Москву. Оголенные деревья осенних бульваров, огни машин – золотые у одного потока, красные у противоположного. Он смотрит в высокое небо, на котором его глаза видят гораздо больше звезд, чем доступно взору человека. Он слышит звуки улицы, слышит голоса людей там, внизу. Он улыбается их шуткам, хмурится их заблуждениям и глупостям. Чувствует их запахи. И для какой-то части его эти впечатления – как для голодного человека проход между стеллажами продуктового магазина: вокруг столько всего соблазнительного, хочется бросить в корзину и то, и это… Но Влад ничего не делает. Он просто сидит там и курит. В последнее время он курит еще больше, чем раньше. Запах дыма забивает хотя бы немножко запах желанной добычи, на которую он не позволяет себе охотиться.

Он думает, что я сплю. Он оставил меня одну на кровати, после того как мы занялись любовью и я сделала вид, что уснула. Я притворилась специально. Ему нужно личное пространство и время побыть самим собой, не совершая дополнительных усилий, чтобы казаться спокойным и веселым. Ему нужно побыть одному, и я дала ему такую возможность. Мне вовсе не обидно, что ему требуется время от времени отгородиться – освободиться – даже от меня.

Мне не обидно. Мне страшно.

Потому что я знаю, что лежит перед ним на столике, рядом со стаканом рома, пачкой сигарет, зажигалкой и переполненной пепельницей. Это маленькая вещица, хрупкая и смертоносная. Стеклянный пузырек. Влад постоянно носит его в кармане и иногда опускает туда руку, чтобы поиграться с ним, погладить пальцами, покатать из стороны в сторону. Я не раз замечала, как он делает это, и однажды не выдержала – посмотрела, что же он сжимает в кулаке с таким непонятым, отрешенно-мечтательным выражением на лице.

Это ампула с хлоргексидином: распространенным, простым и дешевым антисептиком, который обладает одним неизвестным людям полезным побочным свойством. Он смертелен для вампиров. Одна инъекция этого невинного вещества, и наша вечная жизнь оканчивается – буквально за пару минут. Мы используем его для казней тех, кто провинился: нарушил законы нашей семьи или поставил под угрозу ее тайну.

И еще его, конечно, можно использовать самому. Если вечная жизнь покажется невыносимой.

Обнаруженное заставило меня похолодеть от ужаса, но, в сущности, не удивило. Я понимаю, что Владу хочется – что ему НУЖНО – иметь под рукой доказательство: все может прекратиться. Если станет совсем страшно, все это можно остановить. Мне больно думать о том, что заставляет его постоянно носить с собой смертельный яд и находить утешение в прикосновениях к сосуду с ним. Мне больно, но я понимаю.

И я благодарна судьбе за то, что, похоже, значу для своего возлюбленного все же больше, чем все остальное. Если он находит в себе силы жить, быть со мной и не вскрывает свою ампулу, значит, я очень важна. Возможно, это самонадеянно с моей стороны, думать, что между Владом и отчаянием стою только я со своей бессильной любовью. Но я, честно говоря, не вижу ничего другого, кроме нас. Меня и моей любви.

Да, я рада, что помогаю ему. И рада, что понимаю его. Но нет – я не могу, конечно, сказать, что ни о чем не жалею. Так что все, мадемуазель Пиаф, вы победили.