Евсей Осиновский - Карцерова соната

– Ваше дело позвонить и позвать, – как-то совсем не грозно сказал Бутеров.

– Да пожалуйста. Прячьтесь.

Как в мое подсобное помещение площадью полтора квадратных метра смогли поместиться 9 человек – остается загадкой. Я набрал Ящерко:

– Вадик, я еще с полчаса побуду у себя в офисе, потом мне нужно…

– Нет, нет, – перебил меня Ящерко, – я просто хотел спросить… Там человеку надо проконсультироваться… по поводу продажи фирмы. Когда можно к нему подъехать?

– Проконсультироваться?

– Ну, он фирму продает… Или вы не занимаетесь?

– Нет, продажей фирм занимаются риэлторы.

– А… А что за ребята там у вас? С «конторы», что ли?

– Да ну их в задницу! Ну так что, ты вернешься?

– Нет, – хмыкнул Ящерко, – я не приеду. Что я поеду..? Мне все ясно.

– Ну, тогда пока.

Положив трубку, я позвал «засадный полк»:

– Выходите. Как я вам и говорил, он все прекрасно понял и ни на какой контакт уже не пойдет. Выражаясь высокопарно, вы обосрались, хлопцы. Причем, по-крупному. Будут проблемы с начальством – зовите, вам скидки. Как детям и инвалидам…

– Ладно, отложим разговор.

На следующий день мне позвонил Фламенко:

– Нам нужно увидеться. Сможете подъехать в кафе «Элефант»?

Интересно, кто из нас Штирлиц, а кто – его жена?

– Смогу.

Фламенко сидел за столиком один. Правда, за другими столиками сидели и непринужденно ели-пили еще с полдюжины крепких ребят. Похоже, инструкции не меняются со времени Бенкендорфа.

Я подсел к Фламенко.

– Весь – внимание.

– Я что хотел сказать…? Надо все-таки довести операцию до конца. Начальство требует. Мы пробили Ящерко. У него жадность перевешивает осторожность. Он узнавал по оперативным каналам, нет ли какой-либо информации о вашем задержании или тому подобном. А ничего ж такого нет, вот он и успокоился. Если вы его позовете, он приедет и заберет эти деньги.

– Послушай, амиго. Как музыковед – музыковеду в штатском. Моцарт написал больше сорока симфоний. Из них одна – гениальная, одна талантливая, остальные – как бы помягче выразиться… – в общем, так себе. Так это Моцарт, а не срань божья!! Я допускаю, что вы замечательно работаете, и коррупционеров настигает заслуженная кара. Но в данном случае – признайтесь, что вы с Бредякиным… за столом скажу деликатнее – обделались, и отправьте эту операцию в корзину.

– Ну, я не знаю, как там у Моцарта…, а у нас ВСЕ наши операции доходят до суда. Ну и до посадки, естественно. Просто, – голос Фламенко стал тише, – если вы не дотянетесь до Ящерко и не всучите ему эти деньги, проблемы будут не у него, а у вас. 159-я…

– Не говори ерунды, идальго, – самоуверенно заявил я, – «хищение путем обмана»! И где ж тут обман? Ни прокуратура, ни, тем паче, суд не пропустят такую фигню.

– Ха-ха! Думаю, вам не надо объяснять, что у нас на каждого следователя, каждого прокурора и судью по во-от такой папке компры. Пусть только кто-нибудь рыпнется, мы раком поставим любого!

– Не много ли на себя берете?! Короче. Никого я не буду вылавливать, никому всучивать-высучивать… Это ваша работа, ваши ошибки, и я их исправлять не стану. Посмотрим, как вы будете «раком ставить». И закончим на этом.

Выходя из кафе, я пребывал в твердой уверенности, что больше никогда не увижу ни Фламенко, ни его коллег… Простодушная наивность, да еще и помноженная на самоуверенность, – это мой бич!

Подполковника полиции Вадима Ящерко трясло, как остров Суматру при извержении вулкана Кракатау. Вызванный в кабинет к следователю СБФ, он ломал себе голову над вопросом: что им известно? Ведь если прослушка велась давно, и под колпаком были все они – и он, и Андрющенко…, то какой смысл вилять и пытаться играть под дурака? Только сильнее разозлить ИХ. А если недавно…? О господи…

– Я к старшему лейтенанту Смычко, – Ящерко протянул в окошко повестку и удостоверение.

– Ждите, вас проводят.

– Присаживайтесь, подполковник, – следователь показал на одинокий стул, стоящий не возле его стола, а в центе кабинета. Ящерко сел, оставив незадействованной львиную долю площади стула…

Смычко, не глядя на Ящерко, продолжал что-то писать. Ящерко молча ждал.

– Я вас оставлю на пару минут.

– Хорошо…

Оставшись в одиночестве, Ящерко огляделся. В целом обычный кабинет, такие и у них в следствии… Только портрет на стене отличался. Эдмунд Феликсович Дворжецкий – основатель отечественной филателии – грозно смотрел с портрета: «Я таких, как ты, в расход пускал не задумываясь!»