Варвара Титова - Записки театрального ребенка

В Томске нам жилось хорошо, и театр прекрасный, и люди. Вот только там очень холодно. Но и это бы пережили, если бы не поворот судьбы.

Летом меня вновь отправили к бабушке. Я там как-то неудачно посидела на мокром песке и застудила почки. Нужно было срочно меня устраивать в больницу. Бабушка жила вместе с моими тетей, дядей и их детьми.

Это был настоящий шпионский детектив. Моей тетушке удалось определить меня в больницу, как свою родную дочь под ее мужниной фамилией. Со мной серьезно поговорили и велели строго настрого называть тетю мамой, а дядю папой. Кстати для меня они на всю жизнь так и остались мама Аля и папа Ваня.

Я там пролежала больше месяца. В начале августа после гастролей, приехала мама.

Она примчалась в больницу, поговорила с врачом. Пришлось сознаться в вынужденном подлоге с родственной принадлежностью. Но, для доктора здоровье ребенка было важнее бумажных формальностей. Узнав, что мы живем в Сибири, врач замахал руками:

– Немедленно оттуда уезжайте! Там холодно, частые простуды. Вы можете потерять дочь!

И мама рванула в Москву, где каждое лето в августе проходила так называемая «актерская биржа». Союз Театральных Деятелей организовывал это мероприятие для актеров и режиссеров. Работала эта биржа неделю или две. Сюда приезжали актеры, желающие поменять театр и режиссеры или директора театров, которым были нужны новые сотрудники.

Мама успела приехать практически в последний день работы биржи. Едва она бегом влетела в арендованный для этих целей особняк, как ее тут же схватил за руку знакомый режиссер.

– Привет, ты чего такая взъерошенная? – спросил он миролюбиво.

– Мне нужно на юг! Мне нужно спасать дочь! – эмоционально выпалила мама.

– Так поехали со мной, я как раз устроился работать в теплых краях. —улыбнулся режиссер.

Так мы с мамой поехали на юг. Правда, югом оказался южный Казахстан. Но тут уж не поспоришь – юююжный!

Прощай, любимый Томск, милый сердцу театр, пушистые сугробы и лютые морозы. Колеса поезда мерно отстукивали ритм. Тук-тук, тук-тук, на юг, на юг….

Пока мама занималась переездом и обустройством на новом месте, я жила у бабушки в челябинской области.

– Варька, ты теперь джамбулка, – подтрунивал надо мной папа Ваня, всякий раз усаживаясь за стол обедать или ужинать.

– Я не булка! – кричала я, – Никакая я не джамбулка!

– Тиханька, тиханька, – легонько постукивая по спине, успокаивала меня бабушка.

И вот меня привезли в Джамбул. Нас с мамой поселили в маленькой комнате двухкомнатной квартиры, в которой жила Клавдия Львовна. Это была пожилая женщина с благородной седой головой и гордой прямой осанкой. Ее сын Лёвушка был когда-то в театре режиссером, но трагически погиб в расцвете лет. В театре из уважения к его памяти не стали выселять пожилую женщину из квартиры. Но, считая, что ей слишком жирно пользоваться столь большой площадью, периодически кого-то к ней подселяли.

Жила она очень уединенно и независимо. В гости никто не ходил. В квартире была идеальная чистота. В ее комнате стояла большая железная кровать с шишечками на спинках. Всегда аккуратно застеленная покрывалом, на котором в изголовье стояли две огромные взбитые подушки, покрытые кружевной накидкой. Шкаф, комод и старинное пианино марки Бернштейн.

Единственной верной компаньонкой была кошка Муська. Гладкошерстная, трехцветная, с огромными зелеными глазами и тощим длинным хвостом. Кошка была нелюдимая. Она признавала лишь свою хозяйку. Иногда вечерами, Клавдия Львовна садилась в глубокое старинное кресло с высокой спинкой и, глядя на портрет своего Лёвушки, плакала. Дикая, по отношению ко всем, Муська, прыгала ей на колени и начинала слизывать слезинки, скатывающиеся по старческим щекам.

Мама сразу меня предупредила, что в квартире нельзя шуметь и шалить, чтобы не беспокоить величественную соседку. Мне это условие выполнять было не трудно. Иногда Клавдия Львовна приглашала нас к себе в комнату. Мне очень хотелось погладить Муську, но она мигом забиралась под кровать, где все было заставлено ящиками с книгами, и выудить ее оттуда было не возможно. Они беседовали с мамой. А я тихо гладила уголки пианино. Или рассматривала замысловатые трещинки на его крышке.

На второй день после моего приезда ночью выпал первый снег. Причем как-то сразу и неожиданно во дворе образовались сугробы глубиной примерно сантиметров двадцать. Увидев любимый снег, я запросилась на улицу. Мне разрешили погулять во дворе под окнами и, прихватив пластмассовую лопатку, я вышла на улицу.