Марк Файнберштейн - Записки сумасшедшего велосипедиста

– 4. У судилища

–

Когда-то я был духовным человеком. И моя духовность совмещалась с моей религиозностью. Я учился в еврейской духовной семинарии, именуемой в народе «ешива», вставал рано утром, шёл окунаться в микву (такой бассейн для ритуальных омовений) с полотенцем на плече по сонным улицам Тель Авива, перед молитвой учил хсидус – глубокие теологические трактаты, где всё про души и высшие миры, одевал тфилин и молился два часа, чувствуя небывалое удовольствия. Но мне всё надоедает. Я даже мечтал стать раввином, но и это занятие в конце концов показалось мне слишком нудным и скучным, и я отправился на вольные хлеба. Снимаю квартиру, работаю и делаю то, что мне вздумается. Вообще, многие кто приезжает сюда из России, не имеют никакого понятия о жизни религиозных общин. Считается, что «верующие» (идиотское советское слово) не работают, в армии не служат, налоги не платят. С одной стороны, правильно думают, но это же с осуждением. Родину обязательно надо защищать. Служить в армии «как все». Это у людей никакого понятия о разделении труда нет. Как будто родину защищать можно только с оружием в руке. А начальник штаба или там повар, завскладом какой-нибудь это нормально. А если человек молится за весь народ, то это не нравится. Иди-ка попробуй помолись и Тору поучи весь день, посмотрим на сколько тебя хватит. Обязательно же нужно на заводе работать. К станку приковаться и вкалывать. Ну это мышление такое, тут уж ничего не поделаешь. Советский Союз тоже получил право на репатриацию и расцвёл здесь во всём своём величии. Да что репатрианты, многие местные так думают. Слюной брызжут от негодования, что должны платить налоги, а деньги идут на пособия «этим пейсатым». Не понимают, что страна эта особенная, и здесь всё будет по-другому, не как там у французов или американцев. Поэтому на меня смотрят с удивлением, что вот я, в кипе, с бородой, на велосипеде, как угорелый гоняю и зарабатываю хлеб насущный в поте лица своего. Почёт и уважение. Только плевать мне, нравлюсь я им или нет.

Мне бы как-то хоть выжить. Работу долго не люблю искать, поэтому почти на первой попавшей тружусь.

А так день, как день. Захожу в офис, весь в мыле, с пакетами из ресторана, это уже не просто адвокатская контора, а целый завод, фабрика в несколько этажей. Деловые люди с чуть грустными сосредоточенными лицами мерно бредут в разные стороны. Они учтивы, где-то обходительны, открывают двери, показывают дорогу. Они не умеют по-другому, но если присмотреться повнимательней, то вон тот высокий с красноватым лицом, если будет защищать интересы какой-нибудь телефонной кампании, то обглодает тебя с ног до головы, даже если у тебя нечего будет есть. Сделает такое каменное лицо и отведёт глаза. Вообще, у меня не хватает воображения представить, как работает вся эта офисно-человеческая машина, как методично и уверенно перерабатывает дела, переваривает судебные тяжбы, жарит, печёт тушит и подогревает дела, солит, перчит, развеивает специи над томами имущественно-уголовных историй. А после работы они идут играть в гольф. Вон у того типа в кабинете сколько клюшек. Здание это, как и много других ему подобных, находится возле Центрального Суда Тель Авива. Сколько же людей и контор кормятся возле него, подумать страшно! По прилегающим улицам шествуют деловые женщины, катят за собой чемоданы с кипами дел, мужчины в мантиях, как у Мефистофеля, останавливаются рядом с такими же и что-то весело обсуждают. А в этой конторе есть даже специальная стойка для еды. Чтобы не травмировать секретарш пакетами на деловых бумагах. Чинно ставлю какую-то некошерную дрянь на полочку и удаляюсь. На меня мельком смотрят какие-то люди, я даже стыжусь себя немного и с нетерпением жду лифта.

Но после работы мне даже домой вдруг неохота возвращаться. Очень скучно. Ничего не происходит. Вот пишу эти заметки перед сном, так всё гладенько, будто какой-то умиротворённый человек пишет. А внутри-то буря. Но как её описать?

– 5. Аквариум

–

Город часто меняет своё лицо. Всё зависит, конечно, от моего восприятия, но картинки такие разные, с ума сойти. Когда я устаю, тело мчится на велосипеде по дорогам и тротуарам, а сознание фиксирует только совсем смешные картинки. Или просто нелепые. Фон – колючая проволока министерства обороны на бульваре Царя Шауля. Зажмуриваюсь от обилия голых ног. Эфиопский дворник с огромным хреном отливает возле дерева у стены министерства. От неожиданности чуть не сбиваю малюсенькую солдатку. Рюкзак больше ней в два раза. Смеюсь, она удивлённо смотрит на меня, но скоро дойдёт до дворника и всё поймёт. Я вспомнил A. J., приятеля из Нью-Йорка, с которым вместе служили. Высокий, великолепно физически развитый, он поражал меня какой-то своей человечностью. Говорил совершенно свободно на идиш и любил бегать, даже получил разрешение выбегать за пределы базы. Спокойно делал кроссы до Бейт Шемеша и обратно. Иногда впадал в непостижимую мне меланхолию и подолгу сидел на своей койке в глубокой задумчивости. Я спрашивал его: о чём ты там замечтался? А он в тоске отвечал на своём ломаном иврите: «Вот если бы только… если бы у меня был чуть побольше! Ну два сантиметра ещё…». То есть, парень был способен сидеть вот так и думать об этом. Мы падали от смеха, но он даже не улыбался. Вот этот эфиоп ни о чём таком не думает. Таких проблем у него нет. Но ведь, наверняка, есть другие. Если бы я рассказал об этом A.J., он бы опять задумался. Но меня занесло. Вот так едешь-едешь, а вся жизнь перед глазами. Ерундовый, вроде, образ, но очень уж насыщенный. Кого только не встретишь на улицах. А в зданиях всё чинно, интеллигентно. Лица секретарш сливаются в один серьёзно-деловито-симпатичный кадр. Мне нравится одна. Я начинаю свой рабочий день с её завтрака на 22 этаже. Она так мило радуется своему салату, так искренне благодарит меня, что я даже не злюсь на неё, что не даёт чаевые. Встаёт с улыбкой со стула и протягивает руки ладошками кверху, чтобы принять у меня свою порцию из «Оле Бейби». День неплохо начинается. Если видишься с такой минутку в офисе. А если она у тебя дома, может, всё гораздо сложней? Ну не знаю. В наушниках играет Шнуров: «А ты распустишь косы и любовь по венам…»