Влад Гринзайд - Бетонная серьга. Рассказы не только из архитектурной жизни

Ну надо же, два Мурке!!!

– Ты кто?

– Я Мурке.

– И я Мурке!

Но всё это ерунда по сравнению с дальнейшими песнопениями румынско-французского белогвардейца. Он решил исполнить главную песню казачества «Любо, братцы, любо!».

Дело в том, что Борис Рубашкин пребывал в уверенности по поводу своего знания русского языка. Понятное дело, что он немного подзабылся, но ведь не настолько, чтоб не попробовать сымпровизировать. Как-то показывали по телевизору мальчика, уроженца Канады, который, никогда не слышав украинской речи, пишет по-украински стихи. Почему бы и Борису Рубашкину не поупражняться в гораздо более знакомом ему русском? И Рубашкин запел:

Потом суровому белогвардейцу показалось мало двух пуль, и он продолжил описывать неприятности, постигшие всадника:

Я в ту пору был очень молод, но несмотря на молодость я подумал: «Ну, блядь, и мудак же этот Борис Рубашкин!».

В Хайфском политехническом университете Технионе, как и в любом уважающем себя учебном заведении есть большой спортивный комплекс. Неотъемлемым атрибутом такого комплекса является бассейн, и не какой-нибудь там бассейнчик, а олимпийский пятидесятиметровый крытый бассейн с джакузи, финской и турецкой саунами, роскошным газоном, буфетом и т. д.

За этим сообружением тщательно следят, раз в несколько лет реконструируют или достраивают новые площади: открытый бассейн, корт и другие прелести.

Очередная подобная реконструкция велась в районе парилок. Долго возились рабочие за временными фанерными ширмами. Результатом их деятельности стало полное обновление саун: новая метлахская плитка, дополнительные душевые кабины, роскошная деревянная обивка сухой сауны. Последним штрихом нововведений стала негромкая классическая музыка в сауне, лившаяся из невидимых репродукторов. Теперь сидеть там было одно удовольствие. Заслушавшись Моцартом, я просидел в сауне пятнадцать минут вместо обычных десяти, правда в конце концов жар от новой печи таки выгнал меня наружу, но я вышел оттуда обновленным, похудевшим и успокоенным музыкой.

После часового перерыва для плаванья и джакузи я вернулся в сауну послушать Бетховена, а еще через час – Листа. Так я проторчал в бассейне до позднего вечера, когда уже из главного репродуктора послышался призыв облачать телеса в одежды. Так я и сделал: ополоснулся, оделся и двинул на автобусную остановку.

В десять вечера на эту остановку стекается множество русскоговорящих людей. Это уборщики помещений – новые репатрианты. Почти всем им за пятьдесят, ивритом они владеют плохо и поэтому задействованы на уборочных работах. Они идут парами, потирают разъеденные хлоркой руки и обмениваются впечатлениями:

– Что-то сегодня долго провозились.

– Надо Володе сказать, что лучше мешки таскать в ближний контейнер.

– Да он не разрешит – слишком быстро заполняется.

– А какой автобус идет прямиком до Адара?

– 19.

Моё внимание привлекла группа людей с большими футлярами.

– Сегодня что-то сильно пекло».

– А ты в дальний угол садись – там не так чувствуется.

– Надо будет Володе сказать, чтоб починил стремянку, я с виолончелью сегодня чуть вниз не навернулся.

– А у меня от пара скрипка строй не держит.

– Откуда пар-то, мы ж над сухой сидим?

– Да я локтем перегородку мокрой сдвинул, а оттуда пар повалил.

– Надо завтра Володе сказать, чтоб заклеил.

– А где Антон Семенович?

– А ему сказали больше не приходить – у него слишком громкая одышка и он на сердце жалуется.

Подкатил девятнадцатый автобус, и оркестр в шлепанцах принялся затаскиввать свои духовые и смычковые внутрь, а я так и остался стоять на остановке.

Он всегда там прохаживался – чуть было не сказал «прогуливался» – ведь прогулкой это назвать сложно. Всегда одинаково одет – одна и та же рубашка с длинным рукавом и неизменные шорты для демонстрации увечия ноги, на ногах шлёпанцы, на голове бейсболка с длинным козырьком. Всё – точный расчёт. Вы даже не представляете себе, насколько он тонкий психолог. Всё продумано до мелочей, до последней секунды, ни одного лишнего движения. Вот он дошёл до светофора и стоит слева от дороги спиной к разделительному островку. Больная левая нога отдыхает на диагонально скошенном бордюре. Стоит, опершись на палку. На светофоре загорается красный, и поток машин останавливается, а он начинает свой путь против движения. Идёт быстрыми мелкими шажками, что-то бормочет. Прошёл метров пятьдесят и остановился, отдыхает. Я бы на его месте прошёл дальше, а он остановился именно здесь. Потом я понял, что это неспроста – он выбрал последнюю машину, успеющую проехать на зелёный плюс жёлтый. Дальше идти нет смысла – машины сами проедут мимо него, когда сменится светофор.