Николай Слесарь - Фактическая революция

Так себе жест для относительно молодого, не семейного и бездетного. Ничего особо героического. Но все же.

Я только смотрел, как моя собственная рука, дописав кое-как сформулированную причину капитуляции, ставит дату, размашистую подпись и даже внутренне практически не дрогнул.

Потом конечно что-то слегка екнуло.

– На что теперь жить, друзья, карьера, перспективы и отношения?

Сразу всплыл в памяти голодный кот у холодильника, орущий благим матом и заглядывающий мне в глаза с укором.

Но екание очень быстро само собой улеглось. Это даже как-то смешно прозвучало. Особенно насчет перспектив и карьеры. Исполнители и руководители существовали здесь абсолютно перпендикулярно по отношению друг к другу, а с недавних пор почти никак не пересекались. Ну там отдать запоздалые мудрые распоряжения, поглумиться с высоты, объявить снисходительный какой-нибудь выговор, не более того. За всю историю моей здесь работы ни один рядовой сотрудник дальше своей первоначальной должности никуда не двинулся, зато начальства мы повидали много и всякого. И дело не в образовании и не в способностях. Просто так было заведено. Чем дальше был начальник от предполагаемой деятельности, чем меньше он знал, что здесь вообще происходит, тем лучше. А если и не лучше, то интереснее. Одни рождены руководить, вторые работать руками.

Я естественно числился во вторых, но по факту не принадлежал ни к тем, ни к другим. В голове моей изначально витал ветер. Сам я гордо именовал себя свободным художником. А на самом же деле, как и большинство последних романтиков, был я обыкновенным разгильдяем с некоторой абстрактной идеей заключенной внутри себя. Кроме того, как и свойственно тем самым последним романтикам, я долго и мучительно пытался написать роман. Корпоративная деятельность была мне близка крайне относительно, и я особо ей не дорожил.

Правда здесь оставалось несколько достаточно близких мне людей и еще разве присутствовала особенная обстановка дезориентирующего абсурда, которая смазывала грани и растягивала горизонты.

В общем, здесь в этом смысле было лучше, чем где бы то ни было еще, но здорово удручало то самое однообразие, отсутствие даже мнимого движения и, собственно, достаточной оплаты труда. Близкие люди никуда от меня не денутся, просто реже будем видеться. Так что уже ничего не могло меня отвратить от моего рокового решения.

И будто в качестве компенсации за разнообразные негативные моменты, по поводу этого моего выбора, меня даже охватила некоторая сиюминутная эйфория. Все же круто иногда просто выйти на первом попавшемся полустанке, глядя вслед удаляющемуся последнему вагону. Особенно если не уверен в пункте назначения и здорово мутит от мелькающих за окном телеграфных столбов.

И уже с облегчением я вручил свое заявление начальству, сгреб в кучу личные вещи, распрощался с коллегами и прямо посреди рабочего дня с легким сердцем с работы ушел, всячески смакуя этот самый момент.

О будущем я старался не думать вовсе, ибо оно было туманным и несущественным. Оно почти всегда было для меня именно таким. Но теперь изменения вступили в силу и несли в себе, пусть даже чисто номинально, исключительно позитивный характер.

Даже институтский двор, через который я теперь проходил, такой темный и затхлый, заваленный не пойми уже чем, то ли с приходом весны, то ли благодаря моему свежему освобожденному взгляду, расцвел и расширился во все стороны, открывая себя ветру и свету.

Перед главным корпусом меня чуть не смыла толпа студентов, оживленно жестикулирующих и передвигающихся в неизвестном для них самих направлении. Это было дело привычное, и я на какое-то время просто замер на месте.

Выйдя через темную и гулкую проходную на улицу, я отметил про себя, что все теперь выглядит и двигается будто совершенно иначе. Как-то жизнерадостнее и значительнее, что ли. Может от того, что обретенная свобода уже понемногу прочищала – опьяняла мой разум и чувства от застарелого налета повседневности, или же просто от того, что в это самое время я обычно сидел в своем отделе с головой погруженный в работу или во что-нибудь еще, не видя белого света совершенно. Разве выходил во двор покурить, но что тут сравнивать. Одно дело двор, всегда один и тот же, и совсем другое дело весь этот город снаружи, будто заново распахнувшийся передо мной всеми своими весенними картинками и ракурсами, такими теперь яркими и полноцветными под непривычно пронзительным весенним солнцем. Да и само небо было теперь будто еще более синее и бездонное, чем еще вчера. Да что там вчера, еще буквально пару часов назад.