Сказал ему на работе Нужный, Витя, по кличке Хач.
– Чо это?
Напрягся. Моментальный накал струны. Но ничего. Поэтичность вся и состоит из струн.
– Вырезаю, ― сказал он.
– Чо режешь-то?
Нужный же просто говорил. Ему лишь бы говорить. Взору его предстала вроде фигура, которую он, Стёпа Хожин, вырезал из дерева. И фиг было понять, чего это он делал ― то ли руки некуда было деть, а то ли еще чего ― да, наверное, много может быть мотивов.
– Ну.
– Чо, ну? ― Степа занервничал.
– Ну хрен с тобой.
– Скульптура, ― сказал Хожин, ― понял?
– Нагада? ― удивился Нужный.
Но тут его позвали, он вошел в коморку, там произошел разлив. Это была водка вроде бы из опилок ― так говорили. Но, впрочем, тут вполне присутствовал смысл ― ибо имелся в округе завод, на котором чего-то перегоняли, а, стало быть, там могли производить и первоначальное наполнение пузырей ясных.
А Хожина не звали. Да и не об этом рассказ. Сделана тут была некая штука с головой. Была рука. Второй почему-то не было. С ногами тоже как-то не совсем получилось ― хотя это, конечно, всего лишь намек, начальная конструкция, масса, фактура.
Ее он принес Тоне и говорит:
– Видишь?
– А? ― спросила Тоня.
Она чистила рыбу. Он разозлился.
– Не видишь, что ли?
– Чего?
Тут он начал кричать.
– Пойми. Я велик!
Было это раз, конечно, n-ый, умноженный на что-нибудь. Но уж не на ноль ― иначе бы произошла аннуляция.
А тут мы немного в сторону отойдем и посмотрим на Русь, и посчитаем всех Царей и прочих Наполеонов ― а как много же их, какие строи, какие толпы! Только представьте себе ― был он один, Бонапарт же жь! А переселился сразу во множество душ. Например, товарищ один, бывший Хожина приятель, поэт по имени Атлант, также ощущал Наполеона в себе ― там он может и маленький был-то, но ― точечный, векторный. И вот, писал Атлант стихи и говорил:
– Как же, как же!
И спрашивали у него:
– Что же ты имеешь в виду?
– Как же я, как же я….
Он чрезвычайно сам от себя был без ума, и вот, в один день они повздорили, Степан Хожин и Атлант. Начали вроде ничего, как обычно ― внутри сайтца популярного, где люди живут душой и телом десятилетиями, воют, лобызаются, строят храмы собственного себялюбия, и вообще, протекает там жизнь в стиле «Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет тропа от прочих Я!»
Так вот, ругались люто. Хожин так разозлился, что выложит в сеть фрагменты переписки с Атлантом. Люди-то что. Люди ― людишечки. Кому какое дело до этого, если каждый ― Наполеон. Не царское это дело. Но ― был все ж скандальчик. И приходя домой, кричал Хожин Тоне:
– Пойми!
– Пойми!
Кричал он порой тонковато, немного даже по-мышиному ― но это дело известное ― всегда рядом с собой надо искать человека, который бы был всем ― и музой, и, извините, и ямой. Универсальное такое дело. Тем более, что как бы Степан Хожин в великих ни ходил, все это было не в тренде, а где-то в бэкграунде, а от жажды чудес лопалась порой кожа между пальцев.
Ну, в общем, с темы Царей и Наполеонов мы и соскочили, едва начав, оставшись наедине с одним лишь Наполеоном ― хотя, Бонапарт, конечно, был он Бонапарт, и часто говорил он о крови своей благородной, а также искал в своих корнях еврейство ― а это дело популярное. Многие простые люди ищут способы не быть простыми. Вроде бы как ты не Иван. Нет. Кровь улучшенная. Дело тут не совсем в Хожине, а вообще.
И вот, что тут сказать? Таков мир. Ну, вы кого-то удивите тем, что Земля круглая? Никого. Так и с Наполеонами. Создали, например, для них сайт «Непризнанный гений», и там они рвали друг друга, доказывая, что каждый из них гениальней другого. А была у Мастера Стёпы Хожина свое имущество. Как пришел он к Тоне на приживание, так и была с ним ложка. И как накрывала Тоня на стол, так он брал ложку свою и говорил:
– Вишь, моё. Моё.
Хихикал.
– Ты правда гениален, ― отвечала Тоня.
– Почему же? ― так хотелось о себе слышать, слышать, вдыхать, колеблясь, сжимаясь и разжимаясь.
– Я терплю тебя, потому что ты гений.
– Да, да….
А что еще надо было? Гений может не работать. А то, что гений неизвестен, тут еще смотря как посмотреть ― например, известен на одном сайтце, и на другом, а на еще одном его хвалили и Михаил Юрьев, и Заславка Миронов, и Валентина Мозгоклюева, и даже Леонид Сероштан вдруг, вдруг, вдруг…. Вдруг написал любовное послание. Хожин расценил это поэтически.
– И правда, ― сказала Тоня, ― поэтому я тебя и люблю.
И вот, кушали они. И кушал Степа со своей ложки. А потом вдруг словно вихрем, вдохновением его завертело, и стал он делать скульптуры из проволоки, и самое главное ― был у него такой, эдакий, кусок. Сделает он, например, нечто, что называется «Змей Любви», сфотографирует, мол ― образчик какой, вешает, вешает на сайтцах, и народ охает, и ахает ― и домохозяйка Зайкова, и пенсионерка Василенко, и поэтическая продавщица особенных продмагов Любовь Августовна Берг, и необыкновенный инвалид слова Рашидов. Ну и как нахвалят―то, и бежит Степа к Тоне и требует. Требует.
Читать дальше