Виктор Горошин - Непонятное дело Полины Томпсон

– Хороший ты парень, Портнов. Играешь так… душевно… Но двух вещей я тебе простить не могу. Во-первых, ты – сын врага трудового народа! Да это как бы ладно. Товарищ Сталин говорил, что у нас дети за родителей не отвечают. Но ведь ты же еще и жиденыш!

На флоте его застал и доклад, разоблачающий культ личности вчерашнего всенародного кумира. Пошла волна реабилитаций. В том числе, и посмертных. Теперь старшина Клименко не мог простить Валерке только одной вещи.

За два месяца до Валериной демобилизации старшину Клименко нашли зарезанным у себя в кубрике. Назначили следствие. Корабельный особист, проводящий дознание, вызвал к себе и матроса Портнова.

– Говорят, вы проводили со старшиной много времени, – уверял дознаватель.

– Да, товарищ капитан. Он часто вызывал меня к себе.

– И о чем вы разговаривали?

– О службе разговаривали. Старшина убеждал меня, что из детей врагов народа иногда тоже могут получиться достойные советские люди.

– И вы ему верили? – усмехнулся капитан.

– Хотелось верить…

– Он когда-нибудь говорил, что у него есть враги, недоброжелатели?

– Нет, этого я от него не слышал.

– Может быть с кем-то ссорился, конфликтовал?

– Может быть и ссорился, мне об этом ничего не известно. Я не был его другом. Просто подчиненный, которого он был обязан перевоспитать.

– Вы когда-нибудь видели его пьяным?

– Никогда. У нас были чисто уставные взаимоотношения.

– А где вы были в тот момент когда его убили? – внезапно спросил капитан.

Валера замялся лишь на долю секунды.

– Я не знаю точно, когда его убили.

– Вчера. Между девятью и половиной десятого вечера.

– Я дежурил на верхней палубе.

– Никуда не отлучались?

– Товарищ капитан, я нес боевое дежурство на верхней палубе.

Дознаватель внимательно посмотрел на Валеру.

– А все-таки, как вы лично относились к старшине Клименко?

– Я уже говорил: как к старшему товарищу и боевому командиру.

– А он к вам?

– Думаю, соответственно.

– Он никогда не обижал вас?

– За четыре года службы у меня не было ни одного наряда вне очереди.

– Может быть – бил?

– Никогда.

Капитан заглянул в свои бумаги.

– А вот матрос Сидоренко утверждает, что… – особист, наконец, нашел нужный листок, – «однажды, после разговора со старшиной Клименко, матрос Портнов вернулся в кубрик с синяком во всю щеку…» Как вы это объясните?

– Я не помню такого случая, товарищ капитан. Он не пишет, когда это случилось?

– Здесь я задаю вопросы! – взорвался дознаватель.

– Я не помню такого случая, – повторил Валера.

Капитан не верил ни одному его слову. Но алиби у матроса было железное. Он действительно дежурил на верхней палубе. И никто не видел, чтобы он ее покидал. Хотя он, конечно, это сделал. Но для всех этих идиотов уйти с верхней палубы во время несения боевого дежурства невозможно. Наказание за такой проступок последовало бы неотвратимое и очень жестокое, даже по нынешним либеральным временам. А проверка могла нагрянуть в любую секунду. Он еще раз внимательно посмотрел на Портнова. Потом вдруг резко схватил Валерку за тельняшку, рывком притянул к себе и зашептал ему прямо в ухо:

– Я знаю, что это ты убил старшину, мразь. Не уверен, что сумею это доказать, но точно знаю, что ты убил. Еще недавно я бы из тебя, жида, правду на крюке выколотил. Как папашу твоего гребаного прострелил бы. Я же все, сука, знаю. И как ты гармошкой своей его развлекал, и как лупил он тебя почем зря… «Уставные взаимоотношения…» Будешь писать признание, тварь?!!

– Мне не в чем признаваться, товарищ капитан.

– Пошел вон отсюда!

Следствие тянулось около двух месяцев. Найти виновного капитану так и не удалось. Дело в конце-концов закрыли за недоказанностью. А Валера все удивлялся, как во время того первого допроса особист умудрился не заметить свежей царапины на тыльной стороне его ладони.

Демобилизовался матрос Портнов весной тысяча девятьсот пятьдесят девятого года. И попал в сказку. После затхлых сибирских городков, в которых прошло его детство, четырех лет, проведенных на корабле, новая жизнь буквально ошеломила его. Неоновые вывески, светящиеся витрины, высотные дома… Он даже не представлял, что такое может быть. По улицам ходили веселые, нарядные люди, некоторые даже в обнимку. На площадях играли музыканты, поэты читали стихи.

Ему нужно было учиться жить. В интернатах и на службе, его пусть скудно, но все же обеспечивали необходимым. Теперь ему приходилось заботиться о себе самому. На флоте он приобрел специальность электрика и с радостью узнал, что профессия эта ценная и хорошо оплачиваемая. Можно было заработать до восьмисот рублей в месяц. Он устроился в Центральный дом работников искусств. Целыми днями чинил проводку, менял розетки, лампочки. А вечерами заходил в концертный зал, прятался в каком-нибудь темном углу и слушал репетиции оркестра, который все почему-то называли непонятным словом биг-бэнд. Руководил оркестром какой-то совсем молодой парень, и играли они так, как играли настоящие звезды в трофейных фильмах. Эти ребята казались ему небожителями.